Но не одними магическими классами были интересны Ивановы ребята. Точнее, совсем не ими… Самое поразительное — это их работоспособность и преданность. Будь то мастерская артефактора или Ванина химерологическая лаборатория, а может — Сарапульское клиника. Или бухгалтерия их молодого, но уже удалого рода… Помогали везде, стараясь предугадать и предвосхитить любые потребности и желания своего хозяина (или за кого там они держали Лудильщикова?)…

— Ты так об этом говоришь, словно это кошмар и сто диких ужасов!

— А ты совсем не понимаешь? Я ведь раньше думал, если окружать их заботой, обучить, ввести в общество, то получится сделать их просто людьми… Но… Я же чувствую их эмоции. Более того, они читаются гораздо легче, чем у кого бы то ни было, словно они подсознательно передо мной открывают свой разум.

— И что?

— А то, что они безумны, — Ивана передёрнуло, как от озноба. — Единственное, что доставляет им радость, это служение мне! И всё! Абсолютно!!! И всех вокруг себя они взвешивают на своих внутренних весах с точки зрения пользы для меня… Вот ты прошёл проверку, они будут с тобой приветливы и дружелюбны… А если кто-то проверку не проходит… Ты знаешь, я как-то не задавался вопросом, а почему у меня в Рассее проблем особо и нет? И Огарёв, и даже Вяземский (это с их-то родовой удачей) мне частенько жаловались на интриги конкурентов, что в делах, что при Дворе. И граф Лудильщиков думал, что наверное он такой полезный, такую большую пользу Империи приносит, вот его и не трогают. Может, гнева Императора опасаются… Но ведь есть множество других родов, и полезных, и нужных, а все собачатся друг с другом, грызутся, подлянки устраивают. И никакие кары Императорские никого не останавливают…

— А что оказалось? — глаза Каюзака светились лукавым любопытством.

— А оказалось, что мои архаровцы за последние два года умудрились полкладбища собрать. Более 20 человек, тем или иным способом стремившихся мне навредить, «исчезли без вести или резко сменили место жительства…». И главное, я об этом узнал совершенно случайно, ибо «зачем меня волновать по таким мелочам», — это я цитирую, как ты понимаешь! 20 человек, а точнее 23 за два последних года! Почитай, по трупу в месяц! А я — ни слухом, ни худом! И главное, в их груди ничего не шелохнулось! Их больше заботило как трупы спрятать да внимания полиции избежать, чем хоть какие-то моральные терзания!

Иван спокойно подобное Каюзаку рассказывал, скажем так, в силу особенностей их знакомства. А рассказать хоть кому-то об этом очень уж хотелось! Даже с матерью и отцом не поделишься. Ну не мог Ваня за милой беседой у самовара сообщить им, что «эти замечательные мальчики и девочки» на самом деле маньяки, готовые зарезать человека за малейшую недоброжелательность к их Главе. А если они кому-то улыбаются и помогают, то делают это не из добрых чувств, а всё из того же холодного расчета о полезности или вреде.

— А вот я их понимаю, Иван, — мягкий тенор Анри растворился в густом баритоне Каюзака. — На мой взгляд, нет ничего важнее, чем обеспечивать безопасность и комфорт тому, кто тебе дорог.

— Да перестань ты им потакать! Вот ведь — нашли себе брата по разуму! Может, они к тебе уже и за советом прибегают? Как лучше кишки какому-нибудь бедняге выпустить, а потом кому труп на зелья сдать?

— Хм-м… Да нет, пока… но ты подумай, когда они затевают очередную авантюру, что лучше? Чтобы действовали абсолютно самостоятельно, или всё-таки выслушали мнение со стороны?

У Ивана просто челюсть отпала на такие возмутительные рассуждения. Но тут, услыхав резкие голоса, на балкон ангелом-миротворцем выглянула Серафима. В руках у неё шелестела свёрнутая пополам газета.

— А посмотрите, что я обнаружила под крышкой рояля!

— Это когда ты устраивала вечер старинной музыки, и муж Аланны попытался переоборудовать рояль в клавесин? И что же за газета ему под руку попалась? — Анри явно предпринял попытку улизнуть от щекотливой темы, которая так нервировала Лудильщикова.

— Апрельская. Та самая, про секс-апокалипсис. Помнишь, мы же её тогда специально сохранить решили — в назидание потомкам.

Мужчины переглянулись, а непосредственный участник тех далёких событий химеролог Лудильщиков ощутил, как начали краснеть (не иначе, как от выпитого) кончики его ушей…

Апрель, 1910 год (за 7 месяцев до беседы Ивана и Каюзака на балконе ресторана).

'Карантин в Университете! Защитный барьер накрыл весь кампус. Вот только сейчас защищает он не центр магической мысли от внешней угрозы! Нет! Сегодня он защищает город и весь мир от результатов работы этих самых магических мыслителей… Вокруг места происшествия мы видим оцепление гвардии Монако. Чуть дальше стоят любопытствующие и желающие, чего уж греха таить, проникнуть внутрь. Думаю, мы не ошибёмся, если скажем, что гвардия была задействована не из-за опасности прорыва изнутри (с этим прекрасно справляется и барьер), а для того, чтобы никто больше не рвался внутрь периметра и не усугублял и без того тяжелую ситуацию…

Так что же происходит в нашей Альма-матер? Что заставляет убеленных сединами мэтров ругаться, как портовых грузчиков, молодых леди — стыдливо прикрывать глаза ладошками с растопыренными пальцами, а многих, оказавшихся за пределами барьера — горестно вздыхать?

Устрашитесь, граждане Монако! Нас накрыл «Секс-апокалипсис»!

— Секс-апокалипсис… — молодой журналист задумчиво попробовал словечко на вкус. — А что? По-моему, неплохо!

— А не чересчур? — поинтересовался заглянувший в комнатушку журналистов редактор.