Одним движением руки

Бесценный дар любви единой

Мной был отвергнут навсегда…

Слепые годы мчатся мимо,

И прячу я под маской грима

Десятилетия стыда.

Я покрываю щеки пудрой,

На бледный рот кладу кармин…

О, если б жизни злой, немудрой,

Мне возвратить тот миг один!

11 ноября 1925

«Вейся выше, черный пламень…»

Вейся выше, черный пламень,

превращайся в тьму,

то, что было между нами,

не приму.

Все равно — ползучим дымом

стелятся слова:

Ты всегда был нелюбимым,

я — давно мертва…

Но в ночи костром пылая,

рвется, душит страсть,

ненасытная и злая, —

ниже не упасть…

Что нам думать. Будь покорным

и не прекословь.

Вейся, бейся пламень черный,

черная любовь…

17 ноября 1925

«Ангел громко и мерно читает…»

Ангел громко и мерно читает

Уже много ночей

Книгу жизни моей,

Вся, как солнце, она золотая,

Каждый четко записан в ней день,

Каждый месяц — певучая стая, —

И проходят года, расцветая,

Как густая сирень.

Но одна есть страница пустая

Уже в самом конце —

И с печалью в лице

Ангел книгу мою закрывает…

Даже он, даже ангел не знает

То, что будет в конце.

18 ноября 1925

«Хочу опять. Опять хочу того же…»

Хочу опять. Опять хочу того же,

чтоб радость, чтоб испуг

переломились в звук

и стали тем, что мне всего дороже, —

текучей строчкою стиха…

Но я глуха.

Мир для меня — камней немые глыбы,

гниющих трав седые вороха,

заснувшие в реке от зимней стужи рыбы.

Во всем, везде тяжелого греха

застывший лик.

И я его двойник…

Теченьем нестерпимой боли

я сердцем поневоле

обставшее гниенье повторяю.

И умираю.

А я хочу дрожанья бытия,

хочу, чтобы и я

простерла крылья рук,

как крылья птиц.

Хочу, чтоб каждый звук

ложился на небе в живой чертеж зарниц,

и пело все вокруг…

Хочу здесь быть опять,

чтоб снова видеть, петь,

смеяться и рыдать.

«Я ветви яблонь приняла…»

Я ветви яблонь приняла,

их жест дающий и смиренный,

почти к земле прикосновенный

изгиб крыла.

Как будто солнечная сила

на миг свой огненный полет

в земных корнях остановила,

застыв, как плод.

Сорви его, и он расскажет,

упав на смуглую ладонь,

какой в нем солнечный огонь,

какая в нем земная тяжесть.