Шрифт:
3 ноября 1925.
«Как разобрать мне знаки…»
Как разобрать мне знаки
судьбы моей.
Черные выросли маки
в саду моем…
Он поднялся, убитый,
и зовет, зовет;
всем убитым и забытым
наступил черед…
Все встают, дрожа и плача,
и зовут, зовут…
Понимаю я, что значит
Страшный суд.
И теперь страданье Ваше
стало для меня
раскаленной полной чашей
горького огня…
Только бы не пахли маки
в саду моем,
только бы прочесть мне знаки
судьбы моей.
5 ноября 1925
«Да, целовала и знала…»
Да, целовала и знала
Губ твоих сладкий след,
Губы губам отдавала,
Греха тут нет.
От поцелуев губы
Только алей и нежней.
Зачем же были так грубы
Слова обо мне.
Погас уж четыре года
Огонь твоих серых глаз.
Слаще вина и меда
Был нашей встречи час.
Помнишь, сквозь снег над порталом
Готической розы цветок.
Как я тебя обижала,
Как ты поверить не мог.
5 ноября 1925
«И первое в пути — глубокий водоем…»
И первое в пути — глубокий водоем…
Нагнись, душа, гонимая тоской,
там, на земле, была ль такой
в обличии своем?
Твой образ ангельский, на что он стал похож?
На нем оттиснули тяжелую печать
убийство зло и ложь
и жадное желанье ощущать.
Искала ты себя во всех, всегда, везде.
И все прошло, как сон,
И только облик твой в воде
отображен.
Прозрачное и черное стекло.
Смотри, какими стали сны,
смотри, как в них отражены
убийство ложь и зло.
5 ноября 1925
«Опять, как в письме, повторяю я то ж…»
Евгению Архиппову
Опять, как в письме, повторяю я то же,
звучащее в сердце моем,
что в гибких стихах, в переливной их дрожи
я вижу хрусталь с серебром.
Мы в жизни с тобою друг друга не знаем,
как призрак остался мне ты.
В хрустальную чашу с серебряным краем
хочу я поставить цветы,
хочу, чтобы нить золотая меж нами
могла воплотится на миг.
Пусть в чаше стихов тебе светится пламя
невидимых черных гвоздик.
6 ноября 1925
«Был синий вечер в небе…»
Был синий вечер в небе,
Был черный профиль строг,
И в рыжих косах гребень
Придерживал цветок.
И сердце все до края
Открылось в этот час,
Горел, не отгорая,
<