К сожалению, он, кроме того, оказался и очень больным человеком — у него были камни в печени.

На четвертый день его командования с ним случился сильный припадок и его отвезли в госпиталь, где он выразил желание подвергнуться операции. Еще через четыре дня он умер.

Никаких родственников у него не нашлось и даже знакомых на флоте не было, — он только что перевелся с Черного моря, а раньше служил на Амурской флотилии.

Как полагается, за гробом шел командный состав его корабля и взвод команды. Как полагается, оркестр Клуба моряков играл похоронный марш Шопена.

На кладбище комиссар корабля Федоров сказал речь. Ему трудно было говорить, потому что он совершенно не знал умершего, а окружающим, по той же причине, неинтересно было слушать.

Наконец гроб опустили в яму и стали забрасывать комьями желтой глины. Люди кругом ежились — начал накрапывать дождик.

Но самое печальное было на корабле. На полках командирской каюты остались аккуратно расставленные книжки, в шкафу — развешенное на проволочных вешалках обмундирование, в ящиках под койкой — белье с грубоватыми , явно собственноручными, заплатами.

Серебряный портсигар и в нем старый послужной список, Георгиевский крест белой эмали на черно-желтой ленте и сплющенная пуля.

Он был ранен и награжден на Турецком фронте. Когда-то он испытывал мучительную боль, но она постепенно прошла. Потом испытывал гордость от награды, принимал поздравления товарищей и, надо полагать, с ними малость выпил. А теперь, желтый и холодный, лежал под землей и больше не существовал.

Он любил читать Шекспира — один из затрепанных томиков полного сочинения так и оставался лежать на стуле рядом с его койкой. Он любил штурманское дело: собирал все книги по астрономии и навигации и сохранил свои гардемаринские тетради с записями по этим предметам. А теперь его просто не было.

Бахметьев разбирал вещи вместе с комиссаром Федоровым. Разговаривать им не хотелось, и они работали молча. Все в полном порядке уложили в два стареньких, потрескавшихся чемодана. Как мало осталось от человека, которого звали Петром Николаевичем Зотовым!

Но и то, что осталось, было лишним и никому не нужным. Чемоданы лежали на койке, и ни Бахметьев, ни Федоров не знали, куда их девать.

Наконец порешили отправить в штаб: пусть штабные разыщут каких-нибудь родственников и переправят все имущество им. Или пусть вообще делают что хотят.

Составили акт, вызвали баталера и поручили отправку ему. А потом разошлись по своим каютам.

В эту ночь Бахметьев долго не мог уснуть и беспокойно ворочался на своей койке. Жизнь моряка казалась ему тщетной.

А на следующее утро прибыл новый, уже третий по счету, командир корабля, и командиром этим оказался не кто иной, как Андрей Андреевич Скублинский.

Какими-то хитрыми путями он избежал вполне заслуженных неприятностей и теперь по-прежнему сиял, потирал руки и со всеми разговаривал с преувеличенной ласковостью.

— Голуба моя, — сказал он Бахметьеву. — Мы с вами заживем на славу.

Бахметьеву это показалось форменным оскорблением, но он виду не подал. Кое-чему от комиссара Лукьянова он все же научился.

— Есть, — ответил он. — Разрешите затребовать из порта комплект практических снарядов.

За обедом Андрей Андреевич очень критически нюхал суп и неодобрительно качал головой:

— Друзья мои, это никуда не годится. Нужно будет срочно сменить кока. Кстати, у меня на примете есть подходящий специалист. Просто волшебник.

— Не поможет, — пробормотал Короткевич. — Даже волшебник.

— Паек, — пояснил артиллерист Юдин.

Андрей Андреевич, всплеснув руками, рассмеялся:

— Батюшки мои! Да неужели вы думаете, что мы будем питаться одним пайком? Ведь на пайке сидят только экономически отсталые элементы, а мы не такие.

Бахметьев покраснел, но все-таки сдержался.

— Между прочим, — сказал он совершенно ровным голосом, — эти самые отсталые элементы отстояли Советскую власть.

Сразу же все сидевшие за столом повернулись к нему, и в кают-компании воцарилось неловкое молчание.

Бахметьев еще гуще покраснел и обеими руками стиснул край стола. Подобные высказывания в своем кругу эти люди считали неуместными? Ладно. Сейчас он им выскажет еще кое-что!

И вероятно, высказал бы, если бы его не предупредил Андрей Андреевич.

— Конечно, конечно, — быстро заговорил он. — И правильно сделали. Но теперь у нас, знаете ли, новая экономическая политика, и, уверяю вас, мы будем процветать. Частная инициатива — сами понимаете.

— Что мы будем есть? — спросил артиллерист Юдин, человек, не любивший отвлеченных вопросов.