— А он…

— Пока непонятно. Всё может быть.

Ромка часов в шесть вечера написал мне краткое: «Надя, всё в порядке, завтра поговорим», но я понимала, что в порядке быть не может, и из-за этого почти перестала думать про Олю и мужа. Они отошли даже не на задний, а на периферийный план — вроде бы видно, а вроде бы и нет. И не волнует совершенно. Меня волновало совсем другое, но повлиять на это «другое» я не могла никак.

— Надюш, подожди! — неожиданно услышала я голос Кости, когда подходила к подъезду нашего дома с пакетом наперевес. Муж подхватил его, охнул от неожиданности, поскольку пакет был тяжёлый, и поинтересовался: — Что у тебя там, кирпичи?

— Нет, стиральный порошок, картошка и двухлитровая упаковка сока.

— А-а-а, ясно… — протянул Костя и замолчал. А я, искоса поглядев на него, неожиданно вспомнила разговор с Олей, да и его вчерашний ультиматум блогерше, и подумала: интересно, муж уже что-то слышал от неё? Или она не стала кидаться упрёками, промолчала? Нет, вряд ли, не такой человек эта малинововолосая.

— Давай поговорим? — сказали мы с Костей хором и улыбнулись друг другу. Только он — обеспокоенно, даже почти панически, а я… Ну, мне этот разговор был нужен лишь для того, чтобы поставить окончательную и бесповоротную точку, поэтому я не волновалась.

Однако не зря говорят — если хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах…

Надежда

Мы с Костей сели на лавочку, дойдя до ближайшей детской площадки. Сидеть было холодновато — всё-таки март, — но не настолько, чтобы вскакивать в порыве немедленно уйти. Минут десять-пятнадцать точно можно выдержать.

— Кто начнёт? — поинтересовался Костя, выглядевший донельзя бледным — будто его тошнило. Я пожала плечами: мне, наоборот, было смешно. Я осознавала, что переживу, даже если он вновь начнёт лгать.

— Думаю, что начинать тебе, Кость, потому что именно ты это всё и начал.

— Справедливо, — пробормотал муж, закидывая ногу на ногу, и потёр бёдра ладонями. Костя, в отличие от меня, не был хорошо упакован в одежду — он-то по улице не ходил толком, в машине передвигался или по коридорам офиса. Поэтому под брюками у него были ноги, а не толстые колготки, как у меня.

— Только у меня просьба… — начала я, но Костя перебил.

— У меня тоже, Надюш. Даже две просьбы, но одну я озвучу в конце. А пока… Пожалуйста, поверь мне. Я понимаю: то, что я скажу, будет звучать неправдоподобно, однако я твёрдо решил быть откровенным.

— Похвально, — сыронизировала я. — Я как раз собиралась просить тебя говорить правду. Обещать, что поверю, я не могу — слишком много лжи ты уже нагородил, — но по крайней мере постараюсь.

— Не так много, как ты наверняка думаешь.

Костя рассказывал недолго. Собственно, ему и нечего было рассказывать — всё оказалось так, как я представляла, услышав тот телефонный разговор. Про то, что я его записала — как и сегодняшний диалог с Олей, — я Косте в ответ тоже поведала.

Правдивость исповеди мужа было невозможно проверить — оставалось лишь принять на веру, что у него с Олей был только один поцелуй, да и тот не по его воле.

— А хотелось? — уточнила я сразу после этого признания, и муж посмотрел на меня с укоризной.

— Мало ли, кому чего хочется. Фантазии — это же не преступление. Если бы из-за них разводили, у нас ни одного брака в мире не сохранилось бы.

— Ладно, принято, — кивнула я: тут Костя был прав. Да и не волновало меня уже, спал он с Олей или нет, хотел её или нет. И только я открыла рот, чтобы в этом признаться, как Костя протянул мне свой телефон и ткнул пальцем в экран.

— А теперь я хотел бы услышать объяснения.

Я наклонила голову — и изумлённо охнула, увидев фотографию, на которой были запечатлены мы с Ромкой.

Надежда

Я узнала, где она была сделана — в переходе метро, в тот день, когда мы с Ромкой убежали от Яны. Видимо, она её и сделала, юркнув вслед за нами и спрятавшись у противоположной стены. А мы её и не заметили…

Вот же сучка. У Совинского она точно долго не задержится — на сучек у Максима Алексеевича стойкая аллергия.

— Тебе не понравится, — вздохнула я, отдав Косте телефон. — Я ничего не могу сказать в своё оправдание.

— То есть?.. — Голос Кости обиженно дрогнул, и мне вновь стало смешно. Вот как самому изменять — так «чего ты переживаешь, ерунда же». А как у меня появился другой мужчина — так трагедия и океан искренней обиды в глазах. — Надя, ну как же ты…

— Ты этот вопрос себе сначала задать не хочешь? — огрызнулась я. — Как же ты, Костя, довёл нашу семью до такого?

— Хочешь сказать, если бы не я, ты бы на него, — он вновь ткнул пальцем в экран, — и не посмотрела бы?