Шрифт:
Геральт сгорбился, рванул лезвие вверх, сокрушая грудину и головки верхних рёбер. У женщины изо рта брызнула кровь, он знал, что лезвие рассекло предсердие и аорту.
Он навалился на рукоять и сильно рванул лезвие вниз, рассекая последние, нижние головки рёбер. Артерии. Вены. И желудочки сердца.
Красильщица вздохнула. Глаза её всё ещё были открыты.
Но это был ещё не конец ритуала.
Он повернул лезвие. Рванул поперёк, кроша рёбра. Сначала вправо, потом влево. Желудочки и артерии превратились в месиво.
Вот теперь было всё. Конец ритуала.
Потихоньку, осторожно он вынул лезвие, оно вышло легко. Женщина осталась в кресле. Неподвижная.
Если бы не кровь, можно было бы подумать, что она спит.
На площади к нему, задыхаясь, подбежал тот юнец в берете с фазаньим пёрышком.
— Проклятие, — сказал Геральт прежде, чем юнец успел отдышаться, — должно уже перестать действовать. Finis. Уже должно быть заметно…
— Уже лучше! — прервал его юнец. — Перестаёт, уходит! У господина бургомистра и у бургомистрши уже только ступни чёрные, а с детишек смола совсем слезла…
— Рад это слышать. Самое время выполнить договор, не так ли? Что с моей платой?
Юнец замолчал, закашлялся, покраснел совершенно однозначным образом. Геральт вздохнул.
— Видите ли, господин ведьмак, — дрожащим голосом подтвердил его подозрения юнец, — вы же ушли, и вас не было, а святой отец всё время оставался на месте, демонов изгонял и молился… Городской совет постановил, что договор расторгнут. Что это не ваша, а жреца заслуга, что проклятие отступило… В общем…
— В общем, вы мне ничего не заплатите.
— Навроде того, — запинаясь, лепетал юнец. — Потому как таковое решенье постановили… Но чтобы ничего — так это нет, ни в коем разе. Городской совет присудил, что мы можем заплатить вам… пять марок. Вроде как за вызов…
У Геральта уже на языке вертелось, что господа члены городского совета могут оные пять марок засунуть себе в задницу. Но он передумал. Пять марок — это обед в корчме на перекрёстке. А он был голоден.
Он вспомнил глаза женщины в тот момент, когда его меч разрывал аорту. И ему вдруг расхотелось есть.
Но есть надо, подумал он, вскакивая в седло Плотвы и направляясь вон из города.
Глава десятая
Ещё и то о ведьмаках sciendum, что нечестивцы оные имели от диавола им данное совершенное распознание трав и прочих веществ. Укравши тогда у мудрецов науку о снадобьях лечебных, сами на том основанье смешивать стали отравы и яды, создали алькаэсты и привороты чудовищной силы, способные не только иллюзией соблазнить, но и вовсе натуру людскую преобразить. Имея уже таковые алькаэсты всегда под рукою, принялись ведьмаки детей похищать, особливо таких младенцев, коих после рождения родители, опрометчивые и глупые, в храм не носили, а потому от злых чар не имели защиты. Потом уж открылось, что этих похищенных детей ведьмаки опаивали насильно мерзкой своей отравой, так что в этих детях, тех немногих, кто выжил после ужасного сего угощенья, всё человеческое погибало, а мерзкое и злое расцветало, как дурман. Вот как, от природы к чадородию не способны, стали ведьмаки размножаться диавольским способом.
Аноним, Monstrum или ведьмака описание.
О происшествии в городке Стеклянная Гора, где когда-то действительно выплавляли стекло из добываемых там кварцевых песков, Геральт хотел бы забыть как можно скорее. Но никак нельзя было. Вести разошлись поразительно быстро и поразительно далеко. Хотя за снятие проклятия восхваляли в основном некоего благочестивого жреца, но, как ни странно, кто-то пустил слух, будто бы героем был какой-то молодой ведьмак.
Придорожные дубы и столбы на перекрёстках вдруг украсились досками с надписями. Очень разные по уровню орфографии, надписи на досках отчаянно умоляли о спасении. Помощь ведьмака, гласили надписи, требуется немедленно — снять проклятие, сглаз или порчу.
Все ещё полный юношеского безрассудства, Геральт поначалу не оставлял без внимания ни одного призыва и с пылом бросался на каждый из них. Энтузиазм его постепенно угасал, когда ему пришлось объяснять родным, что дедуля, доживший до — шляпы долой! — девяноста лет, страдает старческим маразмом и связанным с ним кретинизмом, и что это не приворот, наложенный подлой соседкой, как утверждает его семья.
В следующей деревне ему пришлось осматривать гениталии старосты и объяснять, что это не проклятие, а застарелый триппер, и что здесь не ведьмак нужен, а лекарь. Ещё в трёх деревнях объяснял мужчинам, страдающим от временного или постоянного полового бессилия, что он, ведьмак, таковые недуги не лечит.
Обычно, когда он отказывался помочь, его подозревали в желании выманить побольше денег и осыпали самыми непристойными ругательствами. Несколько раз его пытались примитивно надуть: людишки разного пола и возраста симулировали одержимость, а в сглазе обвиняли соседа, родственника или супруга, надеясь, что ведьмак немедленно убьёт указанного виновника. Когда же ведьмак отказывался, его обвиняли в мошенничестве либо в заговоре с преступниками, хамили и прогоняли.
К концу сентября, проехавши тридцать миль с гаком, Геральт сделался осторожен и разборчив. Из всех прибитых на столбах призывов он реагировал лишь на те, что были писаны без ошибок, а таких было мало, очень мало. Однако с настоящей порчей, которую полагалось бы снять, он не столкнулся ни разу.