— Ты не обязан решать сию минуту. Пока достаточно того, что дальше ты поедешь не один, но со мною. Посопутствуешь мне. Согласен?

— Ну, я это… вроде как… Согласен.

— Тогда в путь. Оставим это распутье воронов.

Вороны проводили их карканьем.

— Не обижайся, — Хольт повернулся в седле. — Но я настаиваю, чтобы при мне ты соблаговолил изъясняться благопристойно. И в особенности не говорил «позырить» и «накося».

Как обычно, первыми их заметили коты и дети. Коты, которых на окраине местечка было многонько, не спешили уступать дорогу, сторонясь, глядели грозно, шипели. Дети разбегались по домам с писком и рёвом, бросая свои игрушки — главным образом комки засохшей грязи.

Кроме котов и детей никто из жителей местечка Спынхам не обратил ни малейшего внимания на въезжающих ведьмаков. Можно было подумать, что всадники в чёрных плащах с мечами за спиной въезжали в Спынхам так часто, что всем уж наскучили.

Престон Хольт знал здешние места, знал, в какой конюшне оставить коней. Дальше они отправились пешком, по грязной улочке, распугивая всё новых котов и всё новых сопляков.

— Добрый барин, — обратилась к Геральту нищенка, присевшая на корточках у стены, с ребёнком в подоле. — Добрый барин, дай грошик… На молоко для дитяти…

Прежде чем Хольт успел вмешаться, Геральт вынул из кошеля и бросил бабёнке марку, та многословно и пылко поблагодарила его. Хольт молчал шагов с полсотни, наконец, остановился.

— Ты не барин, — процедил он, глядя Геральту в глаза. — Но ты дурак. За марку можно купить удой от двенадцати коров. Тебе, в чём ты скоро убедишься, за убийство чудовища захотят платить ненамного больше. Но убить чудовище — работа куда более тяжёлая, чем клянчить милостынею и скалить гнилые зубы. А ребёнка она наверняка взяла взаймы у своей товарки, которая сидит в корчме и ждёт клиента, чтобы за полмарки обслужить его в сортире. Предупреждаю, не ходи больше по этой улице, станешь всеобщим посмешищем, если ещё раз здесь появишься.

Геральту захотелось пойти наперекор, огрызнуться, посоветовать Хольту — отстань-де и не лезь не в своё дело. Захотелось — и расхотелось. Он невольно признал в Хольте старшего рангом, почти наставника. Может, потому, что Хольт напоминал ему Весемира. Поведением и речью. Потому что внешне они были совсем не похожи.

Впереди засветлели белёные известью колоннады храма, под ними сидела на корточках армия попрошаек обоего пола. Храм уже много лет как был закрыт и заброшен, но попрошайки всё так же сидели на корточках. И протягивали руки за подаянием. По привычке.

Хольт предусмотрительно перевёл Геральта на противоположную сторону улицы.

— Ты знаешь, почему нас называют ведьмаками? — спросил он. — Потому что мы дети ведьм.

— Накося… — Геральт поперхнулся. — Ну, то есть, выдумка. Ведьмаки от ведьм. Брось.

— Тебе это может показаться забавным, но это как раз правда. Первые ведьмаки были детьми женщин с неконтролируемыми магическими способностями, называемых ведьмами. Они были не в своём уме и часто служили похотливым молодцам для сексуальных забав. Детей, последствия этих забав, выбрасывали. Или подбрасывали. А из сиротских домов и приютов они, бывало, попадали в ведмачьи школы.

— Как же. Ты это выдумал. Не было такого.

— Было. Все мы, ведьмаки, ведём свой род от умственно отсталых шлюх. Тебя это не забавляет?

— Нисколько. Потому что этого не было.

— Было, было. Но очень давно! Теперь у храмов ведьм не увидишь. Чародеи ликвидировали всех. Ха! Ничто не вечно.

Чем ближе к рынку, тем многолюднее становилось. Для Геральта это было в новинку. Он не привык к толпе, ему стало не по себе. Его раздражал гомон. Стало трудно дышать, а вонь делалась всё противнее. Воняло дымом, пригоревшим жиром, гниющими фруктами, навозом и чёрт знает чем ещё.