Дольше всех, в итоге, смогли продержаться шаманы. Они же одними из первых заразились, когда пытались вылечить первых больных, они же в итоге и погибли последними, продержавшись почти полгода, пока продолжалась эта эпидемия. Они же и хоронили умерших жителей в их домах, так как больше было некому. Как и было чёткое понимание, что сюда ещё очень нескоро кто-то вернется из числа простых гоблинов, а бросать тела, которые лежали, иногда, и посреди большой улицы, было для них противоестественно.

Всё-таки, гоблины, пусть и не верили в загробную жизнь, но к собственным мертвецам относились с уважением и почётом, и соответственно они требовали соответствующего захоронения: то, что пришло из земли, в эту землю и должно вернуться, или, как минимум, её коснуться.

Так что, то “погребение”, которое устроил Оломак для заговорщиков и для своего родного сына, было для большинства больше похоже на святотатство. Так наказывали только самых мерзких преступников и предателей своего народа: отделяли его тело после смерти от земли, чтобы тот никогда не смог вернуться домой к их Великой Матери. Поскольку подобные случаи были крайне редки, у гоблинов даже существовал целый ритуал, который над провести над телом такого мертвеца после того, как оно слишком иссохнет, чтобы душа мерзавца не смогла вернуться в землю, даже после того, как его кости рассыпятся в прах.

Делать же это над одними из главных ворот в город, тоже было большой ошибкой. Даже если Вождь хотел таким образом наказать заговорщиков и предупредить о последствиях возможных соучастников. Вид отделённых от земли братьев, особенно в таком видном месте, вызывал у большинства гоблинов сильнейшую тревогу и животный ужас.

Поэтому им очень быстро начало казаться, что духи умерших ходят рядом с ними в поиске дороги к Великой Матери, и, соответственно, каждое последующее происшествие связывалось с этим. Это же и объясняло странное поведение стражников, когда те увидели Арамуша: перед ними стоял брат мертвеца, чья душа бродит по городу, а значит, скорее всего, она пойдёт поближе к своему родственнику в поисках помощи или мести…

По сути, поддавшись своему гневу и боли, Вождь сделал только хуже, настроив против себя большую часть простого люда. Да и немало знатных тоже. Что было, безусловно, на руку его сопернику.

Так что, в целом, что Тсор, что Кироз и Кмар, все шаманы одобряли поступок Арамуша, и то, что тот снял брата с петли. По-хорошему это следовало сделать в тот же день со всеми, но смелости хватило только у младшего Тахира. Возможно, не стоило избивать стражника, но это уже нюансы.

Собственно, как только шаманы вернулись в город, первое что было сделано, даже без лишних разбирательств – тела висельников были сняты. Все до единого. И переданы их семьям. Которые, насколько было известно Тсору, быстро, не теряя времени, похоронили тех в их родовых могилах. “Очень неожиданно”, но семьи заговорщиков не особо волновал тот факт, что их близкие хотели выступить против Вождя. А многие после этих событий начали только одобрять подобные задумки.

Что было крайне опасно для стабильности в городе.

Возвращаясь же к болезни самого Тхара: пусть, он и выжил, она высосала из него большую часть сил, так что, по большей части, последние месяцы жизни он представлял из себя, скорее, простого старого гоблина, нежели мощного шамана, каким был всю жизнь.

Так же от молодых шаманов не укрылись и записки, оставленные Верховным шаманом, где тот описывал свою уверенность в том, что у этой болезни не естественное происхождение.

Это было ужасное и пугающее предположение, так как гоблины подобной магией точно не владели, значит это дело одной из других рас. А поскольку ближайшей к гоблинам расой были именно люди, выводы напрашивались сами собой.

Хотя для Тсора это тоже казалось сомнительным, из той информации, которая у него имелась, людские чародеи тоже не обладали подобными возможностями. Так что, либо люди открыли новую магию, которую не замедлили пусть в ход, либо дело не в них вовсе. Но вот проблема в том, что кроме них больше некому. Эльфы и дворфы, при всей ненависти гоблинов к первым и нелюбви ко вторым, почти не владели передачей собственной жизненной энергии вовне. В отличие, от тех же людей…

Дни шли за днями и Анеро постепенно всё лучше и лучше осваивался с таурикским – наречием королевства Таурикия, куда его и везли. Его немало удивило, что язык гоблинов он достаточно неплохо знал в отличии от языка людей. Впрочем, человеческий язык давался ему легко, а симпатия к Шкерании, которая только всё сильнее и сильнее усиливалась со временем, придавала ему отличный стимул к учёбе. И уже буквально дней через десять после начала изучения, он был способен на пальцах объясниться с окружающими. Но несмотря на это, Анеро проводил большинство времени в компании алхимика, которую наняли для этого путешествия. Как объяснила она - гоблины славились своим коварством и любовью ко всяческой отраве и наличие алхимика было просто необходимостью. Анеро в очередной раз задумался, как долго бы он на самом деле сумел прожить у гоблинов, если бы не был так нужен Тхару. Помимо своих познаний в алхимии, Шкерания одна из немногих, кто неплохо владел гоблинским языком и соответственно могла выступить в качестве переговорщика, если бы что-то не заладилось. Из остальных людей большинство предпочитало избегать Анеро, только Сарик иногда весело подмигивал ему. Если Гарх не расспрашивал Анеро ни о нем самом, ни о его воспоминаниях или о том, как тот жил у гоблинов, то Шкерания об этом активно расспрашивала. Хотя надо признать, что больше всего её интересовало время, проведенное в компании шамана и непосредственно те ритуалы и зелья, что использовали гоблины. Впрочем, “маг” старался рассказывать об этом либо не полностью, либо перемешивая информацию, но после первых подозрительных взглядов перестал это делать. Так как понял, что алхимические познания Шкерании могут позволить ей раскусить его обман. А значит проще недоговаривать, нежели выдумывать своё. Хотя это не касалось заклинаний, где знания алхимика, как он понял, были почти нулевыми, и он мог практически произвольно перемешивать элементы, чем он и пользовался. Всё больше и больше отвечая рассказами про заклинания, и всё меньше про зелья. В свою очередь Анеро задавал встречные вопросы о тех или иных зельях, способах их приготовления и прочего. Он старался вести диалог так, чтобы на один его ответ приходилось два-три ответа алхимика. Его запас знаний стремительно рос - сказывалась пустота в голове. И чем больше он узнавал, тем больше его удивляло, отсутствие знаний у Шкерании в области заклинаний. Ведь после общения с шаманом, ему казалось естественным для мага разбираться в обеих областях. Когда он задал этот вопрос алхимику, та с широкими глаза ответила:

– Тебе видимо крепко досталось по башке!

Он не стал это отрицать, так как возможность прикрыть своё незнание этим поводом, показалась ему крайне удобной. Шкерания рассказала ему, что у людей алхимия не считается магией, как таковой. Что было и к лучшему для неё, поскольку в обратном случае, она бы либо сидела в замке магов, либо была сожжена. Да и сама работа ей нравилась – как тем, сколько она приносила серебра, так и интересностью самого занятия. Кроме рисков получить ожоги разной степени тяжести – алхимик показала Анеро несколько ожогов у себя на руках – в остальном это была чистая и безопасная работа. Пока алхимия не станет признанной областью магии, она не планирует менять род деятельности. Что же будет делать Шкерания, если такое случится, алхимик отвечать отказалась. Но магом становиться она точно не хочет.