Последний раз Эренбург встретился с Евгенией Борисовной в 1956 году; сообщив, что Бабель уже два года как реабилитирован, он приступил к Евгении Борисовне с неожиданной просьбой — подписать документ, удостоверяющий, что она и Бабель находились в разводе, хотя это было не так. Эренбург объяснил: Бабель женился вторично, и от второго брака у него осталась дочь, Лидия. На своей просьбе он очень настаивал. Евгения Борисовна отвечала решительным отказом и, ошеломленная и потрясенная, лишилась чувств. Поведение Эренбурга может показаться непристойным, однако исходил он из благородных — по крайней мере, для 1956 года — мотивов. Когда выяснилось, что произведения Бабеля можно будет переиздавать, он счел необходимым утвердить Антонину Николаевну как вдову писателя в правах наследства. Евгения Борисовна и Наталья, жившие в Париже, могли беспрепятственно пользоваться своими правами, получая гонорары за книги Бабеля, издаваемые на Западе. Антонина Николаевна и ее дочь Лидия находились в куда более уязвимом положении и были куда менее защищены в своих притязаниях на бабелевское наследство.

Летом 1961 г. Наталья Бабель впервые отправилась в Москву. Ей было тридцать два года. К этому времени сестра Бабеля, Мэри Шапошникова, жившая в Брюсселе, без ведома Натальи завязала переписку с Антониной Николаевной. По настоянию тетки Наталья, попав в Москву, в первый же день посетила Антонину Николаевну и встретилась со своей сводной сестрой Лидией. Они сразу поняли, что их объединяет любовь к высокочтимому ими, замученному Бабелю. Горюя и плача, — «как героини в русских романах», по воспоминаниям Натальи, — они несколько часов рассказывали друг другу о своей жизни и вспоминали навсегда утраченного отца и мужа. Наталья поведала о двух свиданиях своей матери с Эренбургом, который «отравил ей последние десять месяцев жизни» (Евгения Борисовна Бабель умерла в 1957 г.). Наталья полагала, что Эренбург требовал от ее матери засвидетельствовать развод с Бабелем по инициативе Антонины Николаевны, но Антонина Николаевна заверила ее, что, хотя Эренбург и Любовь Михайловна принадлежали к числу ее ближайших друзей, о его парижских встречах она ничего не знала. Но она знала, как много сил вложил Эренбург, опекая ее и Лидию, и какие старания прилагал, чтобы рассказы Бабеля увидели свет — чтобы вышел в 1957 г. «реабилитационный» сборник, который после более чем двадцати лет полного забвения представил этого замечательного писателя новым поколениям [755] . Не что иное, как предисловие Эренбурга к книге рассказов Бабеля сделало ее появление возможным. Очерк о Бабеле Эренбург написал еще в 1956 году, надеясь на незамедлительное издание, но месяц шел за месяцем, а книга не появлялась. Тогда Эренбург обратился с письмом к П. Н. Поспелову, секретарю ЦК, ведавшему в те годы делами культуры. Как всегда в подобных случаях, Эренбург, чтобы привлечь внимание своих хозяев, мотивировал свою просьбу иностранными связями.

9 августа 1957 г.

Дорогой Петр Николаевич!

Решаюсь Вас потревожить по следующему поводу. Товарищ Пузиков мне сказал, что мое предисловие к сочинениям Бабеля находится у Вас. Предисловие это написано год тому назад и подвергалось некоторым изменениям по просьбе издательства. Арагон настоятельно просил меня дать ему это предисловие для французского перевода книги Бабеля.

С однородной просьбой ко мне обратились из Венгрии и Италии. В течение четырех месяцев я отвечал просьбой повременить, но дальше оттягивать мне кажется неудобным. Я считаю, что мне нужно или послать им текст предисловия, или ответить, что такого текста я им не дам <…> [756]

Письмо Эренбурга Поспелову произвело желаемое действие. Власти не могли дальше задерживать выпуск сборника, коль скоро иностранные почитатели Бабеля, в том числе такие, как Луи Арагон, видный член французской компартии, выражали явное нетерпение по поводу этого издания; Бабель пользовался признанием и был слишком хорошо известен. В предисловии Эренбург выразил свою любовь к Бабелю, и свою боль за судьбу друга. Антонина Николаевна была благодарна Эренбургу, чьи усилия подтолкнули выход книги, а ей и дочери обеспечили причитавшийся им гонорар [757] .

Не всем, однако, выход в свет сборника рассказов Бабеля оказался по нутру. Недовольные успехом Эренбурга, чиновники от культуры при Центральном Комитете распространили среди его членов докладную записку, в которой разносили предисловие Эренбурга как «написанное с субъективных позиций, которые могут дезориентировать читателя»; Бабеля еще рано было реабилитировать [758] . В том же ключе, с учетом инструкции свыше, нападали и на Эренбурга, и на Бабеля ортодоксальные критики. В пресловутой статье 1958 года, принадлежащей перу Александра Макарова, обвинения в адрес Эренбурга использовались, чтобы нанести удар по Бабелю и очернить его достижения на идеологических основаниях. Согласно Макарову, книги Бабеля будут иметь «больший успех на Западе, чем у советских читателей», — прозрачный намек на то, что выпуск его рассказов следует ограничить [759] . Равным образом и «Литературная газета» была непримирима. В редакционной (без подписи) статье, в которой обильно цитировался макаровский опус, Эренбурга поносили за стремление «амнистировать любое явление прошлого» и «неправомерно» [sic!] сравнивать гуманизм Бабеля «с гуманизмом всех великих русских писателей» [760] . Эти критики еще не знали, что в 1958 году Эренбург только начинал «воскрешать трупы».

Ревностное служение Эренбурга памяти Бабеля не кончилось с пятидесятыми годами. Где бы он ни путешествовал — в Европе, в Индии, в Японии, — он считал своим долгом отыскивать переводы рассказов Бабеля и привозить их Антонине Николаевне. (Из пятидесяти трех отдельных иностранных изданий, которые она показала мне в 1984 году, значительная часть была доставлена Эренбургом).

В 1964 г. московская семья Бабеля решила публично отметить его семидесятилетие. Эренбург и Антонина Николаевна хотели, чтобы вечер памяти Бабеля прошел в большом вместительном зале, но руководство Союза писателей сочло, что для этого мероприятия достаточно выделить небольшую гостиную в Доме литераторов. Когда Эренбург и Антонина Николаевна прибыли к началу заседания, они увидели огромную толпу людей, тщетно добивавшихся, чтобы их пустили в здание (на улице поспешно устанавливали громкоговорители). В знак протеста — ведь они просили дать другое помещение! — Эренбург и Антонина Николаевна отказались занять места в президиуме с почетными лицами, предпочтя сидеть среди публики в зале.

Этот вечер, на котором произносились речи о Бабеле и читались отрывки из его произведений, был поворотным пунктом в возрождении интереса к творчеству писателя. Заседание, проходившее под председательством Константина Федина, генерального секретаря Союза писателей, знаменовало официальное признание. К этому времени ряд рассказов, долгое время не пропускавшихся для публикации, интервью и даже воспоминания Бабеля просочились в печать. Но Эренбурга это не удовлетворяло. Было уже сильно за полночь, когда он закрыл заседание, произнеся речь, полную любви и гнева, — речь, придавшую всему событию высокий эмоциональный накал.

«Те, которые живут, перед Бабелем и читателями обязаны. Разве не удивительно, что страна языка, на котором он писал, издает его в десять раз меньше, чем издают его в социалистических странах и на Западе. Ведь это страшно! (Аплодисменты) <…>

Если бы он жил, если бы он был бездарен, то уже десять раз его собрание сочинений переиздали бы. (Продолжительные аплодисменты).

Не думайте, что я кричу впустую. Я хочу, чтобы, наконец, мы, писатели, вмешались в это дело, чтобы мы заявили, что нужно издать Бабеля, чтобы мы добились устройства вечеров <…>