И вот семьдесят лет. Мы как бы на празднике его. Я согласен встать и служить, как пес, перед всеми организациями, сколько скажут, для того, чтобы выполнить, наконец, переиздание книг, которые стали редкостью теперь, когда препятствий [для их публикации — Дж. Р.] нет. Бумаги нет? Пускай я выключу один свой том. Нельзя злоупотреблять терпением людей, которые хотят послушать о давно погибшем писателе…» [761]

Выступление Эренбурга, да и других ораторов были последним толчком к полному возрождению интереса к творчеству Бабеля. Воспоминания о нем и исследования его произведений не заставили себя ждать. Вслед за ними, в 1966 году, появились два отдельных сборника его рассказов [762] . К одному из них предисловие написал Эренбург. До конца своей жизни он оставался верен памяти Бабеля.

Все пятидесятые и шестидесятые годы Эренбург принимал активное участие в Движении за мир. Это давало ему возможность разъезжать по странам и континентам, в особенности, когда его отправляли вручать премии мира иностранным сторонникам Движения, которые зачастую были и его личными друзьями. Весною 1954 года он впервые после пятилетнего перерыва побывал в Париже, где вручил награду своему давнему приятелю Пьеру Коту. В августе того же года отправился в Латинскую Америку (его единственное путешествие на этот континент), чтобы вручить такую же премию в столице Чили, Сантьяго, Пабло Неруде. В 1956 г. он посетил Индию, а в 1957 — Грецию и Японию. В одном только 1960 г. он пересекал советскую границу тринадцать раз, совершая поездки в Скандинавию и Западную Европу. Как и при Сталине, Эренбург оставался полезен режиму в качестве его представителя на Западе — представителя, владеющего языками и хорошими манерами.

Поездка Эренбурга в Чили была особенно каверзной. Прибыв с Любовью Михайловной в Сантьяго 5 августа 1954 года, он был задержан в аэропорту. Хотя таможенники и чиновники иммигрантской службы беспрепятственно его пропустили, внезапно явившееся специальное подразделение политической полиции при министерстве внутренних дел конфисковало все бумаги Эренбурга, включая диплом о присвоении Неруде Сталинской премии, русский перевод его поэмы, книжку французских кроссвордов и латинский список декоративных растений, специфичных для Чили. Эренбург, возмущенный этой конфискацией, заявил, что не покинет аэропорт, пока ему не вернут все изъятые у него бумаги.

Инцидент принял крайне неприятный оборот. Просмотрев якобы конфискованные у Эренбурга бумаги, начальник полиции заявил, что он привез директивы для коммунистических партий Латинской Америки. На следующий день чилийские газеты это раздули, намекая на подготовку подпольной армии и тайного партийного съезда. В сложившихся обстоятельствах подобные инсинуации, при всей их абсурдности, звучали тяжкими обвинениями. Начальник полиции приступил к составлению списка преступлений Эренбурга, добавив, что советский писатель провез грампластинки с инструкциями чилийским коммунистам. Но и этого полиции показалось мало; однажды рано утром вокруг дома Неруды, где остановился Эренбург, стали взрываться петарды. Только после четырех дней упорной травли наконец вмешался президент и приказал вернуть Эренбургу все его бумаги [763] .

Провокации эти Эренбурга вовсе не развлекали. Для него лично они представляли собой лишь досадные неудобства, и не более. Однако прибыв в Чили в 1954 г., всего несколько месяцев спустя после военного переворота в Гватемале, где демократически избранное левое правительство было свергнуто в сговоре с Соединенными Штатами, Эренбург не мог не догадаться об их участии в травле, которой подвергся. Несколько месяцев спустя на Совете мира в Швеции он познакомился с молодым чилийским социалистом Сальвадором Альенде. Нетрудно представить себе, что девятнадцать лет спустя Эренбург только убедился бы, что его худшие опасения относительно Чили сбылись: демократически избранный президентом Альенде был не то убит, не то покончил с собой (обстоятельства так и остались невыясненными) во время успешного военного переворота, руководимого генералом Аугусто Пиночетом и поддержанного Соединенными Штатами.

Посещение Индии в январе-феврале 1956 г. протекало в политическом отношении не в пример спокойнее и типичнее для официальных визитов Эренбурга. Он побывал в Нью-Дели, Калькутте, Мадрасе и Бомбее, где встречался с писателями, художниками и левыми политическими деятелями. В Нью-Дели Эренбурга и Любовь Михайловну пригласил на обед премьер-министр Джавахарлал Неру, чьими гостями были также леди Маунтбатен и дочь Неру, Индира Ганди. Сотрудники американского посольства, внимательно следившие за визитом Эренбурга, докладывая в Вашингтон, неизменно отмечали, каким авторитетом он пользуется и как успешно протекает его поездка. Со смертью Сталина Хрущев выступил с инициативой политики «мирного сосуществования» и ему было на руку, чтобы такой писатель как Эренбург, неотделимый от европейской культуры, представлял благие намерения Советского Союза [764] .

Одного Кремль не учел: поездки Эренбурга укрепляли его престиж в среде ведавшего культурой чиновничества, а это давало ему больше возможностей противиться контролю над искусством и литературой. После смерти Сталина Эренбург способствовал изданию множества книг европейских и советских писателей, зачастую снабжая их предисловиями, где объяснял, почему пьеса Жан-Поля Сартра, стихи Поля Элюара или рассказы Альберто Моравиа принадлежит к прогрессивному наследию, которое притязала воплощать собой советская культура. В пятидесятые годы — в период, когда благодаря огромному престижу Эренбурга как героя войны и «всенародно избранного» члена Верховного Совета его голос в поддержку той или иной книги становился решающим фактором для ее опубликования, — Эренбург написал десятки таких предисловий. Он превратил жанр предисловия в форму искусства, вкладывая в две-три странички сведения и оценки, какими редко какое советское издание могло похвастать. У Кремля были собственные, циничные причины оказывать поддержку выдающимся литераторам и ученым Запада; Эренбург использовал свои связи и свой престиж, чтобы расширить доступ советских людей к западной культуре, а Движение за мир содействовало ему в этом, делая такую деятельность возможной.

Рано утром 26 февраля на закрытом заседании XX съезда партии Н. С. Хрущев выступил со своим знаменитым докладом, обличающим «культ личности» Сталина. Он говорил два часа. В своей речи он затронул далеко не все преступления Сталина; ни антисемитизм, ни та цена — в миллионы человеческих жизней, — какая была заплачена за насильственную коллективизацию, упомянуты не были. Отчаянно стараясь сохранить притязания партии на легитимность, Хрущев выдвинул на передний план уничтожение верных сынов и дочерей партии и страх, который испытывали сами члены Политбюро, опасавшиеся за свою жизнь. Вскоре после закрытия съезда Эренбурга пригласили в Союз писателей, где он прочитал речь Хрущева; для широкой публики ее текст не публиковался.