В 1895 г., когда Илье исполнилось четыре года, Эренбургам разрешили поселиться в Москве [19] : отцу предложили должность директора пивоваренного завода, принадлежащего Бродским, известным еврейским предпринимателям и благодетелям еврейской общины. В конце девятнадцатого века на их заводах производилось около четверти всего сахара, потребляемого в России [20] . Без сомнения, право жительства в Москве семья Эренбургов получила не без вмешательства Бродского. Всего четыре года назад большинство проживавших в Москве евреев были оттуда изгнаны, и в 1897 году на весь миллионный город насчитывалось около восьми тысяч евреев.

Московские евреи были, как правило, богатыми купцами или лицами так называемых свободных профессий — врачами, юристами, фармацевтами или же, подобно Григорию Эренбургу, инженерами. Городские власти враждебно относились к евреям; в особенности Великий князь Сергей Александрович — губернатор Москвы с 1891 по 1905 год (когда был убит русским революционером) — всячески старался «оградить Москву от евреев» [21] . За высылкой евреев из Москвы последовало закрытие главной синагоги и большинства молелен, и только в 1906 году, после многочисленных ходатайств, ее разрешили открыть вновь.

Семья Эренбургов разместилась в хорошей квартире вблизи пивоваренного завода в Хамовниках — районе, где, в основном, обитали среднего достатка торговцы и несколько крупных помещиков. Среди последних был Лев Толстой, чей дом находился рядом с пивоварней, и Илья мог не раз наблюдать, как великий человек прогуливается по хамовническим переулкам. Толстому тогда было уже за семьдесят, но он принимал живейшее участие в общественной жизни России. На его примере Илья воочию видел, каким огромным авторитетом может обладать писатель; всякий раз, когда начинались студенческие волнения, ворота пивоварни наглухо закрывали: опасались что студенты первым делом отправятся в дом Толстого — просить его поддержки. Однажды Толстой пришел на завод, и Илья услышал самого Толстого: тот говорил, что пиво может помочь в борьбе с водкой. Подобный взгляд, высказанный великим писателем, поверг Илью в недоумение. Пьянство было тогда бичом русской жизни — как, впрочем, осталось и сейчас. Юный идеалист ожидал от Толстого анафемы всякому алкоголю, а он предлагал заменить водку пивом. Какая же польза от такой замены?

Эренбурги принадлежали к состоятельным людям: их средств хватало не только на богато обставленную московскую квартиру, но и на поездки за границу. Вместе с матерью и сестрами Илья побывал в Германии и Швейцарии, проводя летние каникулы на водах в Эмсе и в других популярных курортах. Его родители, надо полагать, считали его уже взрослым — достаточно самостоятельным, чтобы во время одного из путешествий позволить ему задержаться в Берлине, когда мать вернулась в Россию. Илья остановился в скромном пансионе. Однако как-то вечером забрел в кафе, которое оказалось ночным баром; еда там стоила намного дороже, чем он ожидал. Пришлось телеграфировать родителям: не хватило денег на билет домой.

Много лет спустя, живя эмигрантом в Европе, Эренбург в своих стихах возвращался памятью в свое детство. В стихотворении «О маме» есть строки о том, как слуга убирает на лето меха и закрывает люстру, сверкающую от солнечных лучей в просторной гостиной. Мысль о матери вызывала тоску и нежность:

Слуги, шубы, люстра. Немногие еврейские семьи, выбравшиеся из черты оседлости, жили в такой богатой обстановке. Однако счастливая судьба не закрыла Эренбургам глаза на страдания и беды, которых им удалось избежать. Всякий раз, когда Илья приносил из гимназии двойки (в 4-м классе его даже оставили на второй год), отец напоминал ему: еврею, чтобы остаться в Москве, нужен диплом о высшем образовании. Но случилось так, что уехать из Москвы Илье пришлось не потому, что он — еврей, а потому, что он стал революционером, большевиком.

Взрослея, Илья стал осознавать, что гонения, которым подвергались евреи, — часть общего кризиса царского режима. Живя в Москве, это нетрудно было понять. Он посещал одну из самых престижных московских школ — Первую гимназию. В классе было трое евреев. Гимназисты дразнили Илью «жидом пархатым» и «клали на [его] тетрадки куски сала». Одному из таких обидчиков Эренбург влепил пощечину.

Московские учебные заведения, подобные Первой гимназии, были питательной средой для юных революционеров. К 1905 году многие ученики уже вовсю вели споры о серьезной политической литературе и агитировали против самодержавия. Эренбурга, еретика по натуре, влекло на этот путь. «Я уважал неуважение, ценил ослушничество, — впоследствии констатировал он. — Я читал только те книги, которые мне запрещали читать» [23] . Поначалу крамольное поведение и вызов старшим не выходили за рамки обычного подросткового ерничания — коллекционирования скабрезных открыток, участия в азартных играх, курения в школьных уборных, испещренных непристойностями. Правда, у Ильи проявились и литературные наклонности: в 4-м классе он стал редактором журнала под название «Первый луч», который вместе с соавторами скрывал от учителей, «хотя ничего страшного там не было, кроме стихов о свободе и рассказов с описанием школьного быта» [24] .

Развитие событий вскоре побудило Илью к более существенным бунтарским поступкам. Начиная с 1900 года в России усиливались политические протесты и волнения, а после поражения в войне с Японией (1904–1905 гг.), наглядно показавшей отсталость царского режима, распространились по всей стране. В разгроме, учиненном России маленьким азиатским государством, винили самодержавие. Недовольство царской властью ширилось, охватывая города и села. Крестьяне, составлявшие 80 процентов населения, все чаще громили помещиков, захватывая их непомерные угодья. Они жаждали избавиться от полуфеодальных повинностей и обрабатывать собственную землю. Постоянно то тут, то там вспыхивали стачки на промышленных предприятиях. Профессиональные сообщества, объединявшие врачей, адвокатов, инженеров выступали с заявлениями о необходимости конституционных реформ. Тщетно. Царь оставался к подобным призывам глухим. Зазвучали требования, выставляемые подпольными партиями, в особенности Российской социал-демократической рабочей партией (РСДРП), пропагандировавшей марксизм, и партией социалистов-революционеров (эсеров), призывавшей к крайним действиям и террору. Казалось, только насилием удастся вырвать у царя конституцию и парламент.