Вот именно в этот момент и заметил. Бревно в глазу.

Фигурально выражаясь. Хотя не удивился бы, окажись это настоящим бревном – после всего пережитого. Но нет. Передо мной, в том же зале, откуда, кстати, исчезли тела, дымы, и вообще – всё, кроме меня и стены, – сидела девушка. Молодая. На первый взгляд. На второй – взгляд у неё был такой, что в жизни бы не сунулся спорить с ней, кто из нас старше. На третий – она выглядела так, будто устала сильнее меня.

Она сидела на троне. Или кресле. Или... устройстве. Это было что-то непонятное. Без флагов, без гербов. Просто место, в которое садятся, когда не собираются вставать по первому требованию.

Глаза у неё были тёмные. Ни блеска, ни паники. Только пустота, как у тех, кто уже понял слишком многое, чтобы продолжать истерику. И всё же, когда она вскочила и что-то выкрикнула – я не разобрал, может, по-русски, может, ещё по-каковски, что-то улавливалось знакомое, – это прозвучало, как приказ. Даже экран дрогнул.

Она ударила по кнопке. Прямо в подлокотнике. Механизм, торчащий из кресла, загорелся. И вот звёзды - бесконечные, холодные – вытеснили Землю. Ушли все ориентиры. Небо стало просто фоном. Ни "назад", ни "туда". Только вперёд, в пустоту.

Ну и отлично.

Сердце билось. Вдруг понял, что за последние минуты не дышал как следует. Только сейчас – вдох, выдох. Лёгкие словно вспомнили, как они должны работать. Значит жив! Хоть и один. И передо мной – незнакомка с лицом из древней военной хроники. Или священницы. Или последней психиатрической клиники на краю Вселенной. Но что-то в её лице точно было не так. Какие-то чернт не совсем привычные, но однозначно человек. И нет, она не была страшной, скорее просто нормальной.

И ведь реально не знал, что делать. И это было странно. У меня всегда был план. Даже если плохой. Даже если "умрём, но дорого". А сейчас… ничего.

Ничего, кроме чувства, что вот оно. Всё. И точка, и запятая. Потому что за ней – что-то, чего не пойму никак. Потому что за мной – уже ничего не осталось.

А значит, самое время быть снова Костасом Трешем. Тем, кого уже не удивишь разгерметизацией, чьё хобби – не умирать в неподходящий момент, и кто помнит, как собирать лазерный резак из тостера, куска пластика и плохой идеи.

Потому просто шагнул вперёд. Медленно, со скрипом. Шлем сбросил, атмосфера-то очень похода на земную, помню, и теперь он болтался на спине. Рука – кровоточащая, но двигалась. Внутри – пусто, как после экзамена, сданного наугад. На лице – то самое выражение, которое у меня бывает, когда клиент хочет заменить процессор в холодильнике, а я не успел позавтракать. И таких дураков хватает, которые холодильник с процессором покупаю, да помощнее, чтобы не тормозил, когда в сеть выходит.

– Значит, – сказал вслух, – будем знакомы.

Она молчала. Но не отвернулась. Не факт, что поняла, но ведь и сам ни черта не понял.

На экране пульсировали звёзды. И тут опять зашевелился этот Золотарёв, но в этот раз ему выползти не дал. Только и уловил, что созвездия наши, знакомые….

***

С этого момента потянулась тягучая реальность. Вот и попёрло, как говорится. Или, если по-умному, – вступили в фазу адаптационной турбулентности. Корабль, как говорится, того… не летит. Не стреляет. И даже не гудит. Глыба металла с внутренним климатом, двумя выжившими идиотами и полным отсутствием плана.

А значит – жрём, спим, сидим, разговариваем. Ну как разговариваем… В основном она говорит, сам же изображаю понимание. Потом наоборот. Потом оба злимся. Но не уходим. Потому что некуда. За пределами помещения вакуум. Хорошо, что доступ к еде и воде есть. Да и к удобствам, а то бы….

Судя по всему, корабль сдох по-крупному. Мозги перегорели, как она сказала почти сразу от снарядов этих наших пушек. Как понимаю, рейлганы достали. Собственно, именно поэтому они сразу не свалили, некие гипертоннели искать стало нечем. Внешние интерфейсы в аварийном состоянии, а что-то вроде Варп-движка (или того, что надеюсь считать таким приводом) вообще сожгло напрочь. Собственно, последний скачок и был на последнем его издыхании. Так что мы плавно скользим к поверхности Луны. Судя по созвездиям, обратной её стороны. Красиво, одиноко и, честно говоря, ни капли не вдохновляет перспективами.

Особенно, если вспомнить, что вообще-то солдат. А точнее – последний из своего отряда. Командир. С раненым плечом, треснутым рёбром, фантомной болью в шее и сиди-сиди-смотри-смотри напротив, на троне – эта вот, с глазами как у лани, и именем, от которого чуть себе броню не прострелил.

Фёкла. Ф.Ё.К.Л.А.

– Это узбекское имя, – уверенно сказала она, уже на приличном английском.

– Нет, – не поверил ей на слово. – Это… не узбекское. Это бабушкино. Как минимум.

– Имя бабушки – это хорошо. Бабушки – умные.

– Не настолько. У нас с такими именами на фронт не берут.

– Как видишь, уже здесь, а значит ты не прав.

– Это… это случайность, – уверенно заявил в ответ.

– Я узбечка, значит узбекское.

Логика железная, конечно…. Спорили мы об этом долго. Особенно в моменты, когда становилось слишком тихо. Или, когда у неё начинало дрожать дыхание, а глаза вдруг уходили в сторону – будто не видит ничего перед собой. Я-то знал это состояние. Посттравматический синдром. Тормозной след на нейронных дорогах. Сидишь и вроде бы здесь, но уже не здесь. Привет, Золотарёв. Ты-то как там, в моей башке? Молчишь? Ну и молчи.