— Догадываюсь.

— Ну так вот. Сейчас поеду к Мариане Гульен де Ледон и. скажу ей: «Чао, дорогая, считайте, что мы больше не знакомы!»

— Вот это правильно. Разреши, я скажу об этом Розе, ее обрадует, что ты больше не блудный муж.

— Разрешаю, Рикардо. Завтра, поговорим на свежую голову. Я с утра заеду поцеловать Артуро…

Они простились. Когда Рохелио вошел в роскошный особняк Марианы близ церкви Нуэстра-Сеньора-дель-Росарио, он полон был желания немедленно выпалить в лицо любовницы: «Мы расстаемся с тобой навсегда!», гордо повернуться и уйти, плотно закрыв за собой дверь. Но когда он увидел ее, такую красивую, такую светящуюся радостью при виде его, в синем с искорками, очень открытом, единственном таком в Мехико халатике, он смешался. Язык словно застыл у него в горле. Мариана подняла и протянула руки, чтобы обнять его. Халатик ее распахнулся, и Рохелио увидел, что под ним ничего нет. Кровь ударила ему в голову, он забыл, по какой причине, с какой целью он пришел сегодня сюда. Рохелио принял жаркие объятия Марианы и припал пересохшими губами к ее раскрытому влажному рту.

В игру «полицейские и гангстеры» Рамон Гуахардо Фабила начал играть с соседскими мальчишками лет с семи в парке Чапультепек. Мальчишки выросли и перестали носиться с игрушечными пистолетами, пугая не столько друг друга, сколько одиноких прохожих. Их стали интересовать девушки, кино, танцы. А Рамон все продолжал эту игру, но уже в своем воображении. Отец хотел отучить его от пустого, как он считал, занятия — глотания детективов, он приносил ему книги по истории, занимательную математику и физику, классические романы, но все было зря — стоило отцу уехать (да он и вообще бывал дома редко), как Рамон тут же доставал из потайного места очередной бестселлер «черной» серии и вбирал его в себя, как наркотик.

Фабила тогда думал, что всю жизнь будет читать такие книги, но ошибся. Когда его отец, честный и уважаемый директор промышленной компании, был убит гуарурас — так в Мексике называют наемных убийц, — а полиция никого из них не смогла поймать, Рамон сложил во дворе в кучу всю свою «черную» серию и поджег. С этого памятного костра он и стал мыслить себя в будущем только полицейским. Настоящим. Таким, который находит и предает правосудию любых преступников. А было тогда ему только пятнадцать лет.

Фабила нашел себе другое чтение — криминальные хроники всех столичных газет, специальную полицейскую литературу. А все остальное его время было отдано спорту — легкой атлетике и стрельбе из пистолета. Еще он полюбил кружить по не знакомым доселе улицам и улочкам Мехико, всматриваясь в людей, стараясь по одежде, жестам, выражению лица определить кто из них кто.

У него были большие успехи в спорте, уже по одному этому Фабиле была открыта дорога в Университет, но он выбрал полицейскую академию. Его важный дядя и опекун Абелярдо Обрегон Фабила, брат отца, только хмыкнул, когда узнал об этом. Впервые человек из их рода избирал подобное «низшее» занятие. Но одинокий дядя, всю жизнь отдавший политике и не обзаведшийся семьей, слишком любил своего племянника, чтобы вмешиваться в его молодую жизнь.

Пожалуй, Рамон оказался в академии единственным, кто не видел в будущей профессии еще и надежный, постоянный кусок хлеба. Он-то мог вообще не работать и неплохо жить на проценты от капитала в акциях и ценных бумагах, оставленного отцом. Тогда Фабила недодумал эту мысль, но когда пришел в уголовную полицию Розовой Зоны, то поразился: порядок охраняли в основном люди бедные, а значит, зависимые. Значит, у преступников всегда была возможность найти среди них кого-то менее честного, более сговорчивого. Еще его удивило, что даже самые опытные полицейские почти лишены воображения, действуют лишь по определенным выверенным правилам и стандартам. Рамона увлекал поиск, загадка и разгадка, хитросплетения, невероятные выверты преступников, а большинство его коллег именно этим были угнетены, предпочитая любой тайне явную рутину бытовой преступности. Не потому ли мелочовка раскрывалась все двадцать четыре часа в сутки, а настоящих мафиози, даже шестерок, находили три раза в год, да и то почти случайно.

К счастью, Рамон Гуахардо. Фабила сумел взять себя в руки, пересилил гордыню, наступил на горло своему молодому максимализму и даже сумел извлечь выгоду из своего особенного положения в полиции. Должность его была невелика, но кто же в Мексике не ценит родственные связи! Все, конечно, знали, что Абелярдо Обрегон Фабила — важное лицо в парламенте — не однофамилец, а родной дядя их лейтенанта. Особенно, с этим считалось начальство. Нет, в глубине души старшим полицейским чинам конечно же не нравилось, что под боком ходит человек, имеющий прямой выход «наверх», поэтому они, как могли, сдерживали продвижение Рамона по службе. Но и наезжать на него начальство опасалось: мало ли что. Потихоньку-полегоньку лейтенант Фабила стал заменять в своем отделе тусклых и бездарных сотрудников на даровитых и ярких, еще получающих от работы удовольствие. Они раскрутили несколько безнадежных дел, начальство получило благодарность и… оставило их в покое, осчастливив полной самостоятельностью до первого прокола.

Бернардо Кальдерон Пачеко, на криминальной хронике которого в «Ла пренсе» вырос юный Рамон Фабила, сам пришел к нему и на многое раскрыл лейтенанту глаза. И хотя Пачеко больше не писал в газетах, Фабила не сомневался, что тот собирает сведения не для того, чтобы потом запродать их подороже тем же мафиози.

— Твои большие начальники, сынок, да и многие сильные мира сего, — сказал в их первую встречу Пачеко, — прекрасно знают, кто такой Армандо Мартинес Франческотти, хотя, конечно, вслух никогда в этом не признаются. У них руки коротки — взять его. Очень трудно найти доказательства, что он самый главный преступник. Но больше всего они опасаются той вони, которая пойдет, если кто-то сумеет посадить Франческотти. Ведь он повязал коррупцией десятки и десятки важных чинов везде, в том числе и в полиции, конечно.

— Сеньор Пачеко! — неожиданно для самого себя торжественно, словно клятву, произнес тогда Фабила. — Я возьму Армандо Франческотти! Считайте, что это уже стало главным делом моей жизни.

— Ох, сынок! — приобнял его старый журналист. — Узнаю себя в молодости. Ладно, попробуй, но слишком не горячись. Глупый и поспешный никогда не выиграет у Франческотти.

Рамон запомнил. Он внимательно следил за всеми преступлениями и происшествиями, происходящими в Мехико. Поначалу ему чудилась тень Франческотти за всеми заказными или похожими на таковые убийствами. Но следы их если и приводили к кому-то, то совсем к другому, в качестве гуарурас — киллеров — чаще всего оказывались одинокие наемники, «крутые» ребята, связанные между собой, пожалуй, лишь одним: почти все они были выходцы с юга Мексики — из штатов Кампече, Чьапас, Табаско, Юкатан. Часами он. беседовал с ними в тюрьме Лекумберри. Лишь двое слышали имя. Армандо Фернандес Франческотти, но никто и никогда не видел его.