— Было слишком больно помнить.

Он вздохнул, взял меня за руку, и мы пошли дальше.

Шли мы долго, несколько раз сворачивали то в одну, то в другую сторону. Я с опаской оглядывалась назад и думала: сумею ли найти путь обратно? Вряд ли. Когда мы закончим, попрошу отвести меня домой. Подумав о своей квартирке в старом блоке, усмехнулась. Теперь это мой дом. Неказистый, неудобный, без излишеств. Зато можно не опасаться, что ночью ко мне ворвутся патрульные и насильно увезут в нейроцентр для чистки мозгов.

— Пришли! – выпалил Иван и постучал в массивную железную дверь.

Дверь выглядела новой и явно была установлена не так давно.

Пару минут мы ждали, потом лязгнул засов, и в подземелье хлынул поток света.

— Привет, Люк, — сказал Иван и вошел в дверь.

Я щурилась от яркого света, разглядывая невысокого, щуплого парня, густо заросшего черной бородой. Над бородой угольками блестели живые, умные глаза. Темные волосы Люка были слегка растрепаны, будто он только проснулся. В правой руке он держал пистолет. При виде оружия у меня по спине пробежал едкий холодок. Что за тайны они охраняют за толстыми дверями?

Люк тщательно запер за нами дверь. Сначала на замок, потом на засов. Когда меры безопасности были соблюдены, посмотрел на меня и протянул руку. Левую, без оружия.

— Люк Чапман, физик—экспериментатор, — голос у него оказался приятным. Глубоким, бархатным.

— Аня Дивинская, — ответила я, умолчав о профессии. Иван просил не говорить, зачем привел меня на Конечную. Иначе Кристина откажется со мной разговаривать.

— Где Кристи? – спросил Иван, когда мы поднимались по гладким ступеням.

— Рядом с Машиной. Они с Сэмом вносят изменения в программу. С самого утра не отходят. Пару раз звал их обедать – ни в какую. Принес им сэндвичи.

Лестница закончилась. Люк толкнул еще одну дверь, и мы выбрались наружу. Я удивленно замерла. Знакомая мне с детства станция метро Конечная походила на корабль, потерпевший крушение. Стены пузырились лопнувшей краской, штукатурка на сводах потрескалась, вот-вот посыплется на голову. На серебристых рельсах уныло застыл электровоз с одиноким вагоном, местами покрытым пятнами ржавчины. Почти все свободное от рельсов пространство было заставлено оборудованием. Сверху над ним натянут полог – от осыпающейся штукатурки. У одной из стен мигали разноцветными датчиками корпуса серверов и компьютеров. В дальнем углу виднелась железная лестница на второй этаж. Оттуда слышался ровный, приглушенный шум. Все пространство станции освещали желтые диодные лампы, отчего Конечная напоминала пещеру с сокровищами. И, полагаю, здесь хранились истинные сокровища. Иначе их бы не прятали так хорошо.

— Постойте здесь, я приведу Кристину, — скомандовал Иван и оставил меня наедине с Люком.

— Будете кофе? – спросил Люк, когда я сняла, наконец, грязные перчатки и расстегнула куртку. На станции было довольно тепло.

Люк провел меня к кофейному автомату и нацедил стаканчик дымящейся жидкости. Я с наслаждением пригубила пахучий напиток.

— Для девушки Ивана вы слишком молодая, — заметил Люк. Я чуть не поперхнулась.

— Иван сказал, что я – его девушка? – спросила я, пожалев, что не узнала раньше, что за «легенду» он мне придумал, лишь бы не спугнуть Кристину.

— Сказал, — ответил Люк, с любопытством разглядывая мое лицо. – Похоже, вам тоже стирали память. И не раз.

— Это так заметно? – спросила я. Хотя сама привыкла к некоторой растерянности, внезапному погружению в себя на лицах пациентов, перенесших эту процедуру.

— Вы смотрите так, будто пытаетесь что-то вспомнить, но не можете. Меня чистили один раз, после чего я долго не мог работать. Хорошо, Сэм нашел меня и привез сюда. Иначе после очередной чистки вместо физики мне пришлось бы заниматься уборкой помещений.

— Я была здесь. В детстве, с отцом. Еще до войны. В квартале отсюда был парк развлечений, и мы приезжали сюда по воскресеньям. Катались на аттракционах, стреляли по воздушным шарам, плавали по реке на лодке. Мать не любила такое времяпровождение и обычно оставалась дома. А мы с отцом были здесь счастливы.

— Ваши родители живы? – нахмурившись, спросил Люк.

— Да. Но теперь все иначе, — мне не хотелось говорить об этом. И он не спросил. Лишь тихо сказал:

— Теперь у каждого все иначе.

Мои отношения с родителями не назовешь теплыми и дружелюбными. Сколько помню, мама вечно ко мне придиралась, винила то в неряшливости, то в недостаточных способностях к точным наукам (она всю жизнь занималась математикой). Отец был нейрохирургом, обладал слишком мягким характером и не мог достойно противостоять властности и напору моей матери.

Родители не одобрили мой выбор колледжа, и мне пришлось зарабатывать на учебу своим трудом. По вечерам я трудилась официанткой, а в выходные работала курьером. Я поступила в колледж в 2142-м году, когда подписали мирный договор. Хоупфул-Сити еще только начал отстраиваться. В городе повсюду были стройки, метро не работало, и мне приходилось добираться до колледжа на велосипеде.