— Хочешь, я отправлю вас в Хоупфул-Сити к твоим родителям? Аарон отвезет вас. Зачем мучиться всем троим?

— Мать не простила мне бегство в Трущобы. Мы давно не общались. К тому же если я вернусь в город, придется стереть память. Возможно, я даже тебя не вспомню!

— Наверное, это лучшему, — вздохнул Люк и поцеловал жену в прохладный лоб. – Я ведь так и не сделал тебя счастливой, как обещал на нашей свадьбе.

— Я люблю тебя, Люк! – глаза Элис светились нежностью. – Лучше несчастье с тобой, чем беззаботное счастье без тебя.

Элис улыбнулась и поцеловала мужа.

На Конечной утро, день, ночь сменялись незаметно. Дневной свет никогда не проникал сквозь забитые железными листами окна, и круглые сутки на станции горел искусственный свет. Отсутствие солнца угнетало, нервировало, высасывало энергию. Хмурый, небритый Иван спустился вниз за утренней чашкой кофе. Он спал всего три часа, и теперь чувствовал, как тело ломает, будто он вчера пробежал двадцать миль по пересеченной местности, да еще в полной амуниции морпеха.

Иван налил кофе и привычно уселся на железные ступени лестницы. Неспешно прихлебывал горячий напиток и размышлял о жизни. Что он будет делать, если все получится? Переедет в Хоупфул-Сити или останется в Трущобах? Съездит на юг, навестит родителей? С началом войны его семья переехала в Мексику. Мать Ольга работала медсестрой в госпитале, у отца Андрея Быкова — талантливого программиста, была своя фирма. Иван пытался вспомнить, когда в последний раз виделся с родителями. Кажется, это было после войны в 2143-м. Они тогда ездили вместе с Сарой. Мать долго присматривалась к Саре, и весь месяц, пока они жили в Тихуане, напряженные отношения между матерью и Сарой не давали Ивану покоя.

— Она не имеет права учить меня, как мне жить, — возмущалась Сара, когда они вечером уходили в спальню. – Я выросла сиротой, прошла войну, наконец, я – не ее дочь.

— Придется тебе потерпеть, — смеялся Иван. – Я – единственный сын, мама долгие годы ждала меня с войны, переживала. Теперь я вернулся, и снова живу отдельно, да еще встречаюсь с упрямой рыжей девчонкой.

— Я – не девчонка, а лейтенант морской пехоты, — ворчала Сара, а ее губы скользили по могучей, покрытой курчавыми волосами груди Ивана.

— Как майор приказываю вам, лейтенант Прешис, забыть о маме и сосредоточиться на более важных делах, — улыбнулся Иван, и они с Сарой жарко занялись любовью…

Наверху протяжно скрипнула дверь, гулко прозвучали шаги. Иван поднял голову и приветливо помахал Сэму.

— Кристина еще спит, — Сэм говорил шепотом, будто Кристи могла его услышать. – Мы вчера хорошо поработали. Еще немного – и будем готовы к новому этапу испытаний.

Сэм подошел к кофейной машине и нацедил себе чашку кофе. Тряхнул пакет с остатками зерен, вздохнул. Кофе покупали в Хоупфул-Сити на украденные деньги. Как и все остальное на Конечной. Когда Сэм переезжал в Трущобы, он снял со своего счета часть денег, остальные перевел в клинику, где в последние годы находилась его жена—инвалид. Деньги закончились быстро. Как и у других членов его команды – Ивана и Люка. У Кристи денег совсем не было. По закону ей полагалось наследство от родителей, но, чтобы получить его, нужно было вернуться в Хоупфул-Сити и пройти через руки нейрохакеров.

Сэм с чашкой в руке направился к лестнице и сел на ступени рядом с Иваном. Посмотрел на «помятого» друга, тяжело вздохнул:

— Нам всем нужен отдых. Ресурс человеческого организма не безграничен. Будем и дальше работать без выходных – долго не выдержим.

— Отдыхать будем потом, — усмехнулся Иван. – Когда все получится, устрою себе отпуск и поеду к родителям в Мексику.

— Мы с Джулией и Элизабет раньше каждый год отдыхали в Канкуне. Белоснежные пляжи с горячим песком, бирюзовая вода, прозрачная, нежная, будто теплое молоко. Настоящий рай.

— Сейчас этот рай уже не тот, что прежде. Война здорово навредила экологии планеты. Пляжи полны грязи и мусора, выброшенного океаном, курорты разрушены бомбежкой, а на развалинах живут бродяги. Как прежде уже никогда не будет. И наш прыжок в прошлое это не изменит.

— Мы не сможем изменить все, — вздохнул Сэм. – Но, если сумеем спасти миллионы наших сограждан от нейрохакеров – значит, работали не напрасно.

Иван пил кофе и пристально глядел на друга. Сэм Воткин, хитрый, изворотливый, когда дело касалось добычи ресурсов для работы на Конечной, был бесконечно внимательным и заботливым с друзьями. Доброта, как маленький уголек, тлела в глубине его души и разгоралась ярким пламенем, когда друзьям требовалась его помощь. Гибель дочери, потеря жены, бегство в Трущобы не ожесточили его. Не превратили в бездушную машину, живущую одной целью. Сэм, как мог, заботился о них, будто они стали ему родными.

— Сэм, ты не думал, что, если вернуться чуть дальше в прошлое, ты можешь спасти Элизабет? Твоя дочь не погибнет и Джулии не придется стирать память.

Лицо Сэма застыло невыносимой мукой. Пальцы крепко вцепились в горячую чашку. Он ответил тихо, не глядя на Ивана:

— Я не смогу спасти дочь. Мы все были дома, когда в него попал снаряд. Если я попытаюсь приблизиться к своей «копии», образуется микрочервоточина и уничтожит весь пригород. Нет, Иван, я отчаянно желаю видеть свою дочь живой. Но понимаю, что нельзя получить все. Мне еле удалось настроить Машину на возврат в 2145-й год. На то, чтобы увеличить интервал переноса на более раннюю дату, уйдут годы. Между тем каждый день в Трущобах – это опасность и риск. Мы работаем, пока никто не знает о нашей Машине. Секретность – основной наш козырь. Я не могу рисковать вашими жизнями и нашим проектом даже ради любви к дочери.