— Ты боишься, что ничего не выйдет, — горько усмехнулся Иван. – Ты — единственный из нас можешь изменить цель. Мы все равно останемся с тобой, Сэм. Поймем и поддержим тебя.

— С того дня, как я приступил к созданию Машины, я взял на себя ответственность. За всех людей в Хоупфул-Сити. Ведь если у нас получится – все изменится. Я не могу предугадать, куда повернет история, если не будет Буллсмита и его Новаторов. Смогут люди жить с тяжелыми, мучительными воспоминаниями о прошлом? Но я твердо уверен, что стирание памяти – не выход. Человечество должно помнить ошибки прошлого, чтобы извлечь урок на будущее. Не допустить, чтобы мир вновь погрузился в долгую кровопролитную войну, войну, которая уничтожила большую часть населения нашей планеты. Если мы не будем помнить, все повторится.

— Пройдут десятки лет, и люди забудут о войне. Уже не останется живых свидетелей тех ужасов. История показывает, что ни из одной войны человечество не извлекло урок. Войны с каждым разом становились более жестокими, а оружие уничтожения – изощреннее и мощнее.

Они помолчали немного. Каждый думал о своем. И оба думали о Машине.

— Когда мы изменим историю, в Хоупфул-Сити будет меньше счастливых людей, — горько усмехнулся Иван. — Но это правильно. Счастье приходит и уходит. И наша жизнь соткана не из одних лишь счастливых моментов. Мне тяжело вспоминать войну, убитых и раненых товарищей. Но эти воспоминания — мое прошлое. Кем я буду без них? Пустышкой, «беззаботиком»?

— С тех пор, как погибла Элизабет, я ни дня не прожил без боли, — Сэм моргнул невидимыми слезами. — Одиннадцать лет – большой срок. За эти годы боль перестала терзать все тело – укрылась в глубине сердца, чтобы время от времени напоминать о себе. Давать почувствовать, что я потерял и никогда не верну. Но эта боль – моя навсегда. Она останется со мной до конца. Пока я чувствую боль, я помню свою дочку, люблю ее. И она жива для меня. Жива в моей памяти. Джулия не могла жить с болью и предпочла уйти в беспамятство. Это был ее выбор. Хотя я пытался ее переубедить.

Сэм тяжело встал, потянул усталые плечи, неожиданно улыбнулся краешками губ и сказал нарочито бодрым голосом:

— Давай-ка соорудим что-нибудь на завтрак. Сейчас проснется наша подруга и, как обычно, разворчится от голода.

Он поспешил в сторону огороженной длинным столом кухни—столовой. Иван с грустной улыбкой глядел на Сэма и думал: как ему повезло встретить этих людей! Теперь Сэм, Кристи и Люк – его семья.

Лязгнула дверь – на Конечную вошел Люк. С лицом, похожим на горестную маску.

— Ты опоздал, — Иван встал и протянул ему «живую» руку.

— Миранда приболела. Дома холодно, кашель никак не проходит.

Иван резко поднялся, крикнул:

— Сэм, справишься полдня без нас? Мы сгоняем в Хоупфул-Сити. К вечеру вернемся.

— Что ты задумал, Иван? – в глазах Люка мелькнула тревога.

— Я знаю армейский склад на окраине города, где есть генераторы, и можно разжиться топливом. Хватит твоей семье болеть и мерзнуть.

— Ты хочешь, чтобы мы вломились на склад, полный охраны?

— Вряд ли его слишком строго охраняют. Дисциплина ослабла, я видел, как рядовые проходят по улице и забывают отдать честь офицерам. И никого за это не наказывают. Война закончилась десять лет назад, и все расслабились. Но для нас, изгоев – это не так уж плохо. Иначе нам не выжить. Все, что есть в Трущобах, так или иначе украдено в Хоупфул-Сити.

— Никак не могу смириться с тем, что я – преступник, — вздохнул Люк. – Чем я теперь отличаюсь от Гилроя и его горилл?

— Совестью, Люк! – Иван по-дружески хлопнул его по плечу. – Гилроя не терзают муки совести за загубленные души. И, поверь, его преступления многократно серьезнее наших краж. Мы никогда не берем больше, чем нужно для выживания. И стараемся для общего блага.

— Робины Гуды! – хмыкнул Люк. – Преступление – оно и есть преступление. Остальное – нюансы. И все же я готов воровать ради своей дочери. Поехали в Хоупфул-Сити, и я украду этот генератор. И что-нибудь из еды. Дочке нужно молоко и масло. Моя малышка худая и бледная и каждый раз, когда я гляжу на нее – сердце разрывается на части.

— Я тебе помогу, — кивнул Иван. – Возьми большой рюкзак и надень мою старую куртку – там много карманов.

— Как мне не по душе эти разговоры! Будто мы – не ученые, а банда преступников, – печально вздохнул Сэм.

Он тщательно размешал в миске порошковый омлет с водой и вылил его в глубокую сковороду. По Конечной разнеслись аппетитные запахи.

— Я – офицер в отставке, — нахмурился Иван. – И мне даже не полагается пенсия. Чтобы получить ее, придется стереть память. У меня нет чувства вины, и я ничем не обязан Новаторам. Они стерли мозги моим бывшим сослуживцам. Многие из них теперь даже не помнят, что воевали.

Сверху послышались шаги и раздался звонкий голос Кристи:

— Вы мне завтрак оставили? Знаю вас, обжор, только зазеваешься – и на столе пусто.