— Это вы про целительницу? — уточнила Елена и, как водится, пожала плечами. — Я ничего не имею против госпожи Каттен и вашей с нею связи. По крайней мере, не придётся без конца думать, какой подарочек вы мне привезёте из очередного рейда по лесам, полям и сеновалам — от мага-целителя уж точно ничем таким не заразишься. Не беспокойтесь о моей репутации, сир Ламберт, хочу я сказать: я-то её берегу. Подумайте лучше о своей. Катерину сперва замуж выдайте, что ли, а то ведь получается, что вы её использовали и бросили, едва появился кто-то поинтереснее мельничихи.

Ламберт, не сдержавшись, выругался. Приходилось признать, что дорогая супруга права: рыжая кошка исправно грела его постель всё то время, что Ламберт провёл у Нижних Бродов, и Катерина вполне могла понять это как свою отставку. И не только она, к слову. Вот только сплетен о том, что брат барона обесчестил девицу и бросил её с ребёнком, ему не хватало! Нет, как только они вернутся, следует взять не в меру переборчивую мельничиху за шкирку и поставить у алтаря, в качестве приданого освободив того же кузнеца от податей лет на пять. А начнёт упираться и мяукать про «брошусь под мельничное колесо», притащить к этому самому колесу и сказать: «Давай, прыгай». Чёрная вода, курящаяся морозным паром, неостановимое шлёпанье потемневших, позеленевших лопастей, лёд ниже по течению, который не даст выплыть, даже если посчастливится уцелеть… Нужно по-настоящему отчаяться, чтобы решиться на такой прыжок, а с чего бы отчаиваться балованной дочке мельника? И к тому же возня с грудным ребёнком оставит мало свободного времени, некогда будет без конца бегать в замок и шмыгать носом над бедным дитятком, которое все обижают…

И которое в самом деле надо учить как мальчишку, чтобы падало вечером без задних ног и засыпало мёртвым сном. Замуж бастарда-бесприданницу действительно никто не возьмёт, даже за красивую мордашку — с её-то характером; в послушницы отдавать — и ей жизнь поломаешь, и жрицам-наставницам обеспечишь неизбывную головную боль. Так что надо, наверное, и правда готовить из неё какую-нибудь Дочь Аррунга. В конце концов, есть мужчины, которым нравятся женщины-боевые товарищи, а не кроткие домашние голубки (вроде Аделаиды, да-да), и если Герта встретит такого, то так тому и быть. А не встретит… всё лучше самой распоряжаться своей жизнью, чем служить Девяти, не имея к тому ни малейшей склонности.

***

Родственники дорогого супруга свалились им с отцом на головы не то что без приглашения — без предупреждения даже. И куда прикажете их пристраивать, если с излучинскими давно уже было договорено, что те приедут на Солнцеворот в Озёрный? В библиотеку кровати ставить? А безмозглая курица Аделаида ещё и возмущалась, что им выделили всего две комнаты на четверых, и те смежные, так что получалось: или они спят с супругом, как приличная семейная пара, но почти взрослая девушка делит постель с братом-подростком; или сама она спит с дочерью, а её супруг — с сыном, что, разумеется, не так скандально, но всё-таки тоже даёт некоторый повод для сплетен.

А кроме неудобного размещения, Аделаиде не нравилось, что в канун праздников каждый день на обед к Феррам были приглашены их торговые партнёры, стряпчие, поставщики, кое-кто из городской стражи и местных отделений нескольких гильдий — самые разные люди и не люди. С мужчинами было проще: и барон, и его братья-сыновья, мотаясь по своим землям, поневоле садились за самые разные столы с самыми разными сотрапезниками и породистые носы от простолюдинов и нелюдей не воротили. Дианоре же пока что было любопытно всё, и вообще, она, похоже, унаследовала отцовскую практичность, весьма помогавшую видеть мир таким, какой он есть, а не каким он, по её мнению, должен быть. Но вот матушка её, в первый раз столкнувшись с прочими гостями, оскорблённо спросила, неужели кто-то думает, будто она сядет за один стол со всеми этими… этими, в общем? И была просто сражена отцовским равнодушным: «Как вам будет угодно, сира. Никого силой не держу». Она, разумеется, гордо удалилась из столовой — и сидела голодная до самого ужина, потому что никто ради неё одной хлопотать не собирался. Сделал ли барон своей супруге внушение, или она просто не привыкла голодать, но больше подобных сцен она не устраивала. Впрочем, видеть за столом её неизменно кислую физиономию было тем ещё удовольствием. Елена даже забеспокоилась, не испортит ли это отношения Ферров с кем-нибудь из действительно полезных, не статуса ради, знакомых.

А ещё сеньоры Волчьей Пущи нанесли несколько визитов городской родне по обеим линиям, и Елене пришлось сопровождать супруга в этих скучных и совершенно бесполезных поездках. Впрочем, сир Ламберт, благословите его все Девять богов, сам думал так же и сбегал от родственников, высидев минимально допустимое время, а после подло бросая брата с женой, Кристиана и Дианору (смотревших на дядю с тётей жалобными глазами — Елена тоже в мыслях не имела задерживаться у Аделаидиных тётушек и кузин). Понятно, что барону в скором времени предстояло выдавать замуж старшую дочь и отправлять либо на графскую, либо на королевскую службу второго сына, а стало быть, необходимо было познакомить их с роднёй в Озёрном. Но его самый младший брат от таких обязанностей был свободен; всё, что требовалось от него — продемонстрировать свою супругу. Елена, злая от того, что ей не дают побыть с детьми, не особо пряча от тихо бесившейся Аделаиды злорадную усмешку, для каждого визита надевала то новое платье, то новые украшения. Суффирских сапфиров она, конечно, не покупала (хоть отец и предлагал), но хризолиты, гранаты и жемчуг — она же теперь супруга баронского брата, почему бы и не поносить всё это на совершенно законных основаниях?

О них речь и зашла, когда барон с супругой и детьми собрался на бал в графском замке: баронесса, очевидно, сделав над собой нечеловеческое усилие, попросила одолжить ей и дочери что-нибудь из украшений.

— А как вы собираетесь возмещать их стоимость, если с ними что-то случится? — поинтересовался отец, спасая Елену от неминуемых последствий отказа.

— Что с ними может случиться? — возмутилась Аделаида. — Там будут приличные люди!

— Что угодно, — возразил отец. — Расстегнувшаяся не вовремя застёжка, порвавшаяся нить, зацепившееся за одежду и разогнувшееся звено цепочки… Хризолиты — камни хрупкие, о жемчуге нечего и говорить, а в такой толпе не заметить под ногами обронённую серёжку легче лёгкого. Разве что вы дадите письменное обязательство вернуть стоимость похищенного, утерянного или пришедшего в негодность.

У Аделаиды на скулах привычно загорелись косые полосы нездорового румянца, но опережая её «Какая наглость!», сир Георг коротко сказал:

— Мы не можем себе этого позволить.

Елена подавила тяжкий вздох: опять она разгребает проблемы родственничков. А ведь так хотелось погулять с детьми!

— Не сочтите за оскорбление, — сказала она, изо всех сил загоняя поглубже рвавшиеся с языка слова, — у меня со времён первого брака скопилось довольно много недорогих ожерелий, колец и серёг из поделочного камня. Вам, баронесса, разумеется, уже не пристало носить подобное, — «уже» было явно лишним, но сорвалось-таки, — однако девочке шестнадцати лет вполне позволительно надеть те же молочные опалы. Они розоватого оттенка, и камнерез шутки ради обточил их в форме слегка неправильных шариков, так что меня три или четыре раза пытались оштрафовать за ношение жемчуга. Если сира Дианора желает…