– Предъявим кисть, вполне достаточно.

На одном из безлюдных топких островков команда пересела с глиссера-амфибии в поджидавший её небольшой экраноплан, но сперва опытный Фур отрезал кисть от туго перевязанной руки заказа. Тот дёргался, стонал, но не проснулся.

Экраноплан пронёсся через большую брешь в давно размытой, рухнувшей плотине. Защитные сооружения, уступив напору волн, превратились в отмели и при отливе кое-где виднелись над водой. Изредка торчали бетонные надолбы. На накренившихся, немощных от ржавчины опорах стоял готовый обвалиться щит с упрямым девизом: «Здесь мы остановим море!» Надпись облезла и еле читалась.

Прибой по-своему перекроил остатки суши, вылизал берега и устроил заливы. Земля проседала. Штормовые нагоны и оползни уносили почву и дома. Под водой гнили поля, леса и кладбища. Полузатопленные посёлки – пустые и ободранные. Иногда среди выступавших из воды руин стояла плоская широкая плавбаза и мерно поводила стрелами кранов, подбирая утиль цивилизации. Немцы не желали отдать морю ни стенной панели, ни гвоздя.

Хезель был на плохом счету. Опустевший и заброшенный урбан-объект допотопных времён выглядел, как техногенная крепость, в спешке оставленная гарнизоном и с тех пор разрушавшаяся под ударами штормов.

Царство коррозии, упавшие циклопические башни, пробоины в стенах, вой ветра в пустых окнах, плеск волн в чёрных тоннелях, отмели битого стекла. Казалось, здесь Чума билась с Цивилизацией – и победила. Даже старьёвщики редко сюда заезжали и старались не ночевать на Хезеле.

Приводнившись на гондолы-поплавки, экраноплан медленно шёл вдоль череды сооружений, высоких и изломанных, похожих на тёмные скелеты гигантов, умерших стоя. Небо затягивали облака; из провалов между руинами выползала тьма.

– Говорят, – промолвил Фур, вышедший на крыло вслед за Сотерелем, – подземные ходы отсюда шли до Гамбурга и Гельголанда. Их рыли гигроботы. Они так и сдохли в тоннелях, или копали, пока не погаснет реактор. Как черви.

– Да, на дне много всего. – Сотерель тщательно оглядывал нагромождение развалин, за которым виднелись уродливые бастионы Хезеля. – Направо!

При высадке заказ стал шевелиться, водить головой; лицо его кривилось, губы вздрагивали, взгляд бессмысленно плавал.

– Что… Вы…

Его бегом перенесли к входу в здание. Второй заказчик сохранял инкогнито – товар для него складывали в камере, откуда коридор вёл к нижним этажам, и закрывали наружную дверь.

Когда заказ очнулся, железные створки уже сомкнулись, щеколда опустилась. Из коридора, издали, доносились частые шажки, словно по мелкой воде шлёпали маленькие человечки. Что-то тёрлось и скреблось о потолок и стены. Заказ едва успел осмыслить, что вместо кисти у него – культя в бинтах.

Звуки из-за двери доносились глухо, слабо, но достаточно, чтобы Фур перекрестился.

– Ясно, почему старьёвщики тут не задерживаются. Плохое место. Есть ходы из Еврозоны, по ним лазят мигранты… Может, второй заказчик – басурман?

– Нам-то что? – пожал плечами Сотерель.

Выждав, пока стихнут крики и возня, бригадир зашёл, вынес пачки дойчмарок в банковской упаковке и поделил деньги между работниками.

* * *

Похищение у автостоянки всколыхнуло, возмутило Ганновер, а следом всю Германию. Живая Сеть, Единая Сеть и ТВ плодили версии, либералы обвиняли «лапчатых» и наоборот. В храме Агнца (какая же земельная столица без овечьей церкви?!) служили по невинно убиенной овце Божией и её нерождённому младенцу, католическая церковь осудила акт насилия, на месте трагедии лежали живые цветы и горели свечи, а судебный врач в морге изучал труп Перужди. Явление скучных молчаливых лиц в штатском произошло как-то незаметно.

– Позвольте ваши документы, – строго потребовал охранник центра судебной медицины. – Спасибо. – Он вложил карточки в сканер. Вспыхнула красная строка: «Допуск уровня 001-F».

Штази интересуется убитыми овечками?.. Он запросил расшифровку уровня 001-F. «Расшифровка для Вас запрещена». Да кто они такие?!..

– Проходите.

Молчаливые в штатском пропустили вперёд насупленную девчонку – едва ли совершеннолетнюю, – одетую в стиле «я ворона», в чёрной лохматой причёске, с кольцами в носу, в бровях, в ушах. Она цыкнула на охранника и нехорошо рассмеялась.

В морг девчонка зашла со скучающим видом, скосилась на внутренности и плод, вынутые из Перуджи. Молчаливые отсекли судебного врача от рабочего места, кто-то дал ему листок на планшете:

– Прочтите и распишитесь о неразглашении.

Он сердито стал читать, поднял взгляд – и замер. Мрачная девчонка взяла инструменты, отделила кусок от плода и взяла его в рот. И стала жевать.

Врач торопливо подписался – десять лет каторги, лишение диплома, поражение в правах, психологическая обработка и «другие меры, предусмотренные Специальным Положением».