Развязка наступила на четвертый или пятый день этого марафона. Мы стояли в ординаторской. Я пытался заполнить историю болезни, но буквы расплывались перед глазами, а ручка, казалось, весила тонну.

— Херовато.

Я поднял голову. Передо мной стоял Тайга. Он молча смотрел на меня, и в его взгляде я впервые увидел нечто похожее на… беспокойство?

— Когда ты в последний раз спал? — спросил он. Не в приказном, а в каком-то обычном, человеческом тоне.

— Вчера, профессор. Часа три.

— Врешь, — отрезал он. — У тебя зрачки не реагируют на свет и руки дрожат.

Я посмотрел на свою руку. И вправду, едва заметно дрожала. Рука хирурга. Мой главный инструмент. Мое все. И она дрожала.

— Ты довел себя до ручки, — констатировал Тайга. — Еще один день в таком режиме, и я не смогу доверить тебе даже скальпель подать.

Он помолчал, а потом сказал то, чего я никак не ожидал.

— Завтра и послезавтра у тебя выходной.

Я уставился на него.

— Что, простите?

— Выходной. Это приказ. И чтобы я тебя в радиусе километра от больницы не видел, — сказал Тайга, как отрезал, а затем развернулся и ушел, не дав мне возможности возразить.

Я был таким всегда. Погружался в хирургию с головой, совсем не думая о последствиях. Мог неделями работать, довольствуясь минутами сна в обеденный перерыв. Наталья Львовна всегда мне говорила, что такой образ жизни меня до добра не доведет, но я лишь качал головой. И теперь я даже во сне перерабатываю.

Добрался я до дома уже поздно вечером, в состоянии, близком к анабиозу. В голове была одна-единственная мысль: кровать. Горизонтальная поверхность. Сон. Двенадцать четыре часа сна. Минимум.

Я тихо вошел в дом. Все уже спали. На кухне, как всегда, меня ждала тарелка с ужином и записка. Я, не глядя, прошел мимо, направляясь к спасительной лестнице на второй этаж.

— Пришел?

Голос тетушки Фуми заставил меня вздрогнуть и замереть. Она сидела за столом, в полумраке, и, кажется, ждала меня.

— Тетушка Фуми? Вы почему не спите?

— Тебя ждала, — она встала и подошла ко мне, смерив меня строгим взглядом. — Вид у тебя, конечно, как у выжатого лимона. Тайга-сенсей звонил. Сказал, что дал тебе выходной.

— Да, — кивнул я, мечтая только о том, чтобы этот разговор поскорее закончился.

— Вот и хорошо, — неожиданно мягко сказала она. — Раз уж ты бездельничаешь, есть к тебе поручение.

Мое сердце упало куда-то в район пяток. Я напрягся.

— Завтра у тебя отспыной, но вот послезавтра, — тетушка сделала паузу, — нужно съездить в Токио. У Ханы скоро день рождения, я обещала ей новое платье. А Хинате нужны новые краски, у нее старые совсем засохли. Я бы сама поехала, но дел по горло. А ты парень, отвезешь их, проследишь, чтобы не потерялись, и привезешь обратно. Справишься?

Я смотрел на нее. На ее уставшее, но такое родное лицо. И понимал, что мой выходной только что превратился в поездку в столицу Японии с двумя девочками.

— Справлюсь, тетушка Фуми, — выдохнул я. — Конечно, справлюсь.

Кажется, мой выходной обещал быть очень, очень длинным.

___________________________________________________

Справка:

Киста — полость с жидкостью, как правило доброкачественная. Может сдавливать соседние органы, если растёт.

Мобилизация тканей — отделение органов или образований от окружающих структур, чтобы их удалить или изменить.

Адгезия — сращение, спайка тканей, чаще всего после воспаления или длительного давления.

Дисектор — хирургический инструмент для отделения и разведения мягких тканей без резки.

«Ножка» — это узкое соединение между кистой и окружающими тканями.

Пробуждение было похоже на попытку эксгумации. Мое тело, еще помнившее ласковые объятия такого долгожданного сна, отчаянно сопротивлялось командам мозга, который, в свою очередь, тоже не горел желанием работать. Единственной моей мечтой было слиться с матрасом на молекулярном уровне и проспать лет этак сто.

Но у судьбы, в лице двух маленьких японских девочек, были на меня совершенно другие планы.

— Братец Акомуто, вставай. Мы опоздаем… — прозвучал тоненький голосок Хинаты где-то прямо над моей головой.

— Мы едем в Токио! В Токио! — вторила ей Хана. Голос ее, надо сказать, был далеко не ангельским, скорее напоминал боевой клич валькирии, жаждущей крови (в данном случае – моего пробуждения).

Я рискнул открыть один глаз. Потом приоткрыл и второй. Комната плыла. Мебель казалась причудливыми, расплывчатыми пятнами, а девочки расфокусировались в четыре, а то и в шесть штук, что, конечно, внушало опасения за мое психическое здоровье. Кажется, я все еще был как пьяный, хоть и проспал… А сколько я проспал, я даже и не знал. Я спал, затем просыпался, и тут же засыпал снова. Но сейчас я хоть и был сонным, но уже не чувствовал той удущающей усталости.