Толпа зевак уже обступала нас плотным кольцом. Кто-то охал, кто-то деловито снимал происходящее на телефон. Цирк уродов, честное слово.

— Расступитесь! Дайте воздух! — рявкнул я, не оборачиваясь. — Кто-нибудь вызвал скорую?

— Да, да, уже едет! — донесся испуганный женский голос.

Я быстро, но аккуратно осмотрел парня. Зрачки на свет реагировали вяло, но симметрично, уже хорошо, массивного кровоизлияния в мозг, скорее всего, нет. Но вот грудная клетка… Левая сторона при дыхании западала, двигаясь в противофазе с правой. Классическое «парадоксальное дыхание». Окончатый перелом ребер, и, судя по всему, не один.

— Ближайшая больница?! — крикнул я в толпу, не отрывая взгляда от пострадавшего.

— Клиника университета Шова! — ответил какой-то парень. — Минут пять-семь на машине, если без пробок.

Семь минут... В его состоянии это была целая вечность. И тут я словно через всю толпу услышал тихий вздох. Я поднял голову и встретился взглядом с ребенком. Маленькая девочка, лет пяти, стояла у края дороги и немигающим взглядом смотрела на сбитого парня. Она не плакала. Она просто смотрела широко раскрытыми и полными ужаса глазами.

Раздался пронзительный вой сирены. Скорая пробивалась сквозь толпу. Двери распахнулись, и из машины выскочил фельдшер — совсем еще юнец, с испуганными глазами и лицом, усыпанным прыщами. В фельдшеров сейчас что сразу с садика берут?

— Что здесь? — спросил он, подбегая с укладкой.

— ДТП, — коротко бросил я, отрывая взгляд от девочки. — Мужчина, примерно 25 лет. Черепно-мозговая, шок. Давление, думаю, на нулях. Дыхание затруднено.

Фельдшер растерянно посмотрел на меня, потом на пациента.

— Куда везем? Кто… кто опекун?

— Я врач, — проговорил я. — Поеду с вами. Грузите!

В этот момент мой взгляд метнулся к сестрам. Хана и Хината стояли поодаль, прижавшись друг к другу. Лицо Хинаты было белым, как простыня, она вцепилась в рукав сестры. Мое сердце сжалось. Я не мог их здесь оставить. Но и этого парня бросить было нельзя. Я разрывался на части.

И тут Хана сделала шаг вперед. Ее лицо было серьезным, не по-детски взрослым. Она взяла за руку Хинату и подошла к маленькой девочке. Я видел, как Хана что-то ей прошептала, погладила по голове, и девочка всхлипнула и протянула к Хане ручку. Хана, держа за руки Хинату и девочку, подошла ко мне.

— Братец, — ее голос прозвучал твердо и уверенно. — Езжай. Не волнуйся за нас. Мы справимся. Я присмотрю за Хинатой и… и за ней. Мы поедем за вами в больницу на такси.

Я смотрел на нее, сомневаясь. Но решительность в глазах Ханы все же заставила меня кивнуть и, обняв их, проговорить:

— Хорошо, будьте осторожны.

Мы погрузили пациента на носилки. Я запрыгнул в машину скорой помощи следом. Дверь захлопнулась. Машина понеслась по улицам Токио, казалось, подпрыгивая на каждой кочке. Внутри все тряслось и гремело. Пациент лежал на носилках, подключенный к монитору. Цифры на экране были удручающими. Давление 60 на 40, сатурация падает.

— Давай, парень, дыши! — бормотал фельдшер, работая мешком амбу. Он был напуган, я это видел. Его руки дрожали, но он делал свою работу.

Я приложил фонендоскоп к груди пациента. Тоны сердца были глухими, едва слышными, словно доносились из-под толщи воды. А дыхание… Я услышал это снова. Бульканье. И тишина. С левой стороны легкое не дышало совсем.

И тут монитор, до этого надрывно пищавший, издал долгий, ровный писк. Прямая линия. Асистолия.

— Асистолия! — крикнул я. — Начинаем массаж!

Фельдшер замер, но я уже наклонился над грудной клеткой и начал надавливать. Ровно, ритмично, со всей силой, что осталась.

— Адреналин, внутривенно! Быстро!

— Может, дефибриллятор?! — фельдшер уже тянулся к панели.

— Нет, не вздумай! — я глотнул воздух. — Это не фибрилляция. Прямая линия. Только массаж и препараты!

Раз. Два. Тридцать.

Вдох. Вдох. Цикл.

Ещё. Ещё.

Я не смотрел на экран, только слышал только пульсацию в своей голове. В этот момент я бился за сердце так, как будто бился за своё.

На пятом цикле на мониторе дрогнула линия.

Один зубец.

Потом второй.

— Есть пульс! — выдохнул фельдшер. — Вернулся!

Я снова схватился за фонендоскоп. Сердце билось. Часто, аритмично, но билось. Однако хрипы в груди стали сильнее, а под кожей на шее я нащупал характерный хруст, похожий на скрип снега. Подкожная эмфизема. Воздух из поврежденного легкого просачивался в ткани.

И тут меня осенило. Разрыв лёгкого или пневмоторакс. Может быть, скопление воздуха или крови в плевральной полости. А может… в перикарде. Именно это давит на сердце, не даёт ему сокращаться. Тампонада. Вот почему сердце встало. И если не убрать давление немедленно, оно остановится снова. Уже навсегда.