— Ты напугал бедняжку, — грустно проговорил Танака.

— Я? — ошарашенно воскликнул я.

— Конечно, ты же для нее уже, как бессмертный мастер.

Да уж. Я покачал головой. В прошлой жизни у нас в отделении, конечно, тоже ходили слухи. Но они были проще, приземленнее что ли. Кто с кем спит, кто сколько пьет, кто у главврача коньяк из сейфа утащил. А здесь что? Бессмертные, культиваторы, монахи-отшельники... У японцев с фантазией дела обстоят куда лучше, чем с логикой.

Отпив кофе, я вдруг встретился взглядом с Кенджи. Это был тот ординатор, который постоянно смотрел на меня так, будто я лично украл у него почку и продал на черном рынке. Он же, заметив, что я смотрю в его сторону, повернулся к коллегам и нарочито громко проговорил:

— Неужто нам повезло находиться в одной комнате с такой известной на всю больницу личностью. Но, как говорится, дуракам везет, — на этих словах его дружки захихикали. — Но удача — дама капризная. Может и передумать.

Честно, мне даже захотелось засмеяться, но смеяться над больными людьми грешно. Кенджи был вечно насупленный, так еще и с таким лицом, будто он только что съел лимон, а потом узнал, что это был к тому же просроченный лимон. Он был из тех людей, кто искренне считал, что если у кого-то что-то получается, то это исключительно благодаря нечестности и связям или, на худой конец, удачи с толикой черной магии.

— О, Кенджи, зависть тебе так к лицу. Подчеркивает твою харизму, — все-таки не удержался я, хоть и понимал, что поступаю по-детски. — Если хочешь, могу дать тебе пару уроков, как захамутать Удачу-саму. Первый, так уж и быть, бесплатный: перестань хмуриться, а то заработаешь морщины раньше, чем первую самостоятельную операцию. Ну и заканчивай корчить лицо, как у шарпея, у которого украли косточку.

И в этот момент я, кажется, увидел, как уши Кенджи начали краснеть. Побагровев, как перезрелый помидор, он был готов вот-вот взорваться, но ничего остроумного ответить не успел, так как по всему отделению раздался искаженный громкоговорителем голос:

— Торакальную бригаду срочно в приемное! ДТП, молодой мужчина, множественные травмы грудной клетки!

Все разом вскочили. Я на ходу поправил халат и рванул к выходу, краем глаза заметив, как Танака семенит сзади. В приемном покое, как всегда, царил организованный хаос. Бригада скорой вкатывала каталку, на которой лежал парень лет двадцати. Студент, судя по модной толстовке, теперь разрезанной и пропитанной кровью и бледным лицом.

— Харуто Ямада, 19 лет, — быстро докладывала фельдшер, пока медсестры уже подключали мониторы. Казалось, что эту девушку-медика я видел даже чаще, чем профессора. И, буду честным, даже проникался к ней симпатией, ведь иметь такую тягу и любовь к профессии, особенно настолько трудной, как фельдшер скорой, это достойно уважения. — Скутер, столкновение с автомобилем. Удар пришелся в левую часть грудной клетки. Давление девяносто на пятьдесят и падает, сатурация восемьдесят восемь.

— Докладывай, — прорезал воздух голос профессора, и я уже даже не удивился тому, как незаметно он здесь оказался.

— Левая половина грудной клетки не участвует в дыхании. Дыхание парадоксальное, — начал я, уже прослушивающий легкие фонендоскопом. Звуки слева практически отсутствовали. — Похоже на флотирующий перелом ребер. Тоны сердца глухие. Шейные вены набухшие.

Тайга кивнул, его пальцы уже ощупывали грудную клетку парня.

— FAST-сканирование. Немедленно.

Персонал тот же подкатил портативный УЗИ-аппарат. Я взял датчик и на экране увидел то, что подтвердило худшие опасения: вокруг сердца — темная полоса жидкости. Перикард. А выше, над диафрагмой, виднелась тень, которой там быть не должно. Тень, подозрительно похожая на желудок.

— Разрыв диафрагмы с ущемлением желудка в плевральной полости, — констатировал я, глядя на профессора. — И гемоперикард. Сердце сдавлено кровью.

— У него тампонада. Еще минута, и мы его потеряем, — закончил за меня Тайга. — Херовато, со мной, в операционную. Остальные, готовьте все для экстренной торакотомии. Живо!

Мы даже не бежали, скорее летели по коридору рядом с каталкой. Танака что-то кричал в телефон, организуя операционную, а медсестры на ходу ставили катетеры.

— Держись, парень. Мы тебя вытащим, — тихо сказал я пациенту, хотя тот и не слышал меня.

В операционной уже все было готово.

— Херовато, поздравляю, сегодня ты наконец будешь полезен, — сказал Тайга, пока мы обрабатывали руки. — И усеки одно: я говорю, ты делаешь. Без самовольств.

— Так точно, профессор, — кивнул я.

Анестезиолог дал отмашку, и мы встали по обе стороны стола.

— Скальпель, — спокойно сказал Тайга.

Медсестра быстро вложила инструмент в его ладонь. Тайга точно сделал первый разрез, двигаясь по пятому межреберью, проводя левостороннюю переднебоковую торакотомию. Разрез был поистине филигранный, так что отсосу даже не пришлось прилагать особых усилий.

— Расширитель, — уже коротко бросил я, подстраиваясь под темп операции, чем заслужил одобряющий взгляд профессора.

Вторая медсестра подала инструмент. Я аккуратно ввёл его, разводя рёбра. И тут перед нами открылось поле боя: левое лёгкое было поджато и почти исчезло из виду. Его место занимал раздутый, синюшный желудок, выдавленный в грудную клетку через зияющий разрыв диафрагмы. Сердце же было сжато в кровавом мешке перикарда, и билось, словно испуганная птица в клетке.

— Желудок ущемлён. Черт, уже начинается некроз, — пробормотал Тайга, оценивая ситуацию. — Сначала ревизия. Потом перикард, — и указал на диафрагму. На самом деле, профессор даже не понимал, что отдает такие приказы, будто бы рядом с ним стоит опытный кардиохирург, а не еще зеленый ординатор. По факту, ему бы стоило сказать что-то вроде: «Сначала посмотрим, что и где зажато. Разберёмся с желудком. А уже потом будем спасать сердце». Но он ограничился лишь четырьмя словами, отчего то совершенно уверенный, что я точно пойму, что же он имеет ввиду.