— Доктор Граф, вас срочно вызывают в штаб.

— Я занят.

— Группенфюрер Каммлер хочет с вами поговорить.

— С какой стати?

Офицер напрягся от его тона:

— Уверен, он сам вам объяснит. Это приказ. Пройдёмте.

Граф последовал за лейтенантом обратно, через улицу к отелю «Шмитт». У него было дурное предчувствие — как почти всегда в делах, касающихся Каммлера. Уже больше года он наблюдал, как тот постепенно прибирает к рукам управление ракетной программой — наблюдал с обречённым и отстранённым ужасом, как человек, укушенный ядовитым пауком, смотрит, как паралич медленно охватывает его тело. Каммлер построил не только завод в Нордхаузене — ему также поручили возведение нового полигона для испытаний Фау-2 на территории СС в Польше. Очередной «подарок» от Гиммлера после бомбардировки Пенемюнде — отказаться было невозможно.

— Где именно в Польше? — спросил Граф фон Брауна, когда тот впервые упомянул об этом.

— Примерно в двухстах пятидесяти километрах к югу от Варшавы.

— Что? В глубине страны? — С самого 1934 года, со времён «Макса и Моритца», ракеты всегда запускались в сторону моря, чтобы падать без вреда в Балтику.

— Да, я указал на опасность для гражданских, но, видимо, иначе нельзя, — фон Браун поднял руку, предвосхищая протест. — Надо расположить полигон вне зоны действия RAF.

Спустя пару месяцев Граф начал ездить на испытания в Польшу, прилетая туда из Пенемюнде на пару дней. Инженеры жили в вагонах на запасном пути возле деревни Близна. Весь полигон, названный Хайделагер, охранялся СС. Трудно было не почувствовать себя узником. Генерал Дорнбергер формально оставался командующим, но вскоре Каммлер начал лично приезжать на запуски. Сначала просто наблюдал, «по поручению рейхсфюрера СС». Но к зиме начал активно вмешиваться в технические совещания, иногда появляясь без предупреждения, в отсутствие Дорнбергера.

Это было очередное время неудач. Ракеты одна за другой либо уходили горизонтально, либо взрывались в воздухе. Каммлер становился всё более язвительным. Он даже осмелился бросить вызов фон Брауну:

— Вы витаете в облаках, профессор! Этим проектом нужно руководить жёстко!

Однажды, проходя мимо его кабинета, Граф услышал, как Каммлер говорил по телефону с Гиммлером — достаточно громко, чтобы все слышали:

— Да, рейхсфюрер — ещё один провал! … Согласен … Полностью согласен … Абсолютная безответственность. Теперь, когда мы присмотрелись к ним повнимательнее, я начинаю думать, что всех этих свиней нужно арестовать за измену!

Было ясно, что яд медленно подбирается от конечностей к сердцу. И всё же, когда он достиг сердца спустя четыре месяца, грубость развязки застала его врасплох. Из-за бомбёжек его эвакуировали из квартиры на территории Опытного завода, и теперь он жил вместе с другими старшими инженерами в отеле «Инзельхоф» в Цинновице, окна которого выходили на заросшие камышом болота и море. В два часа ночи его разбудил громкий стук в дверь. Он открыл — на пороге стояли двое мужчин в плащах с поясом и чёрных шляпах.

— У нас приказ вас арестовать. Оденьтесь и пойдёмте с нами.

— Я требую поговорить с профессором фон Брауном.

— Он тоже задержан.

Он слышал, как гестапо ходит по номерам. В ту ночь арестовали четверых инженеров, включая фон Брауна, и под конвоем повезли из Пенемюнде в Штеттин. Им не позволяли разговаривать — каждого посадили в отдельную машину, каждого держали в отдельной камере, каждого допрашивали поодиночке.

Вы заявили или не заявили вечером воскресенья, 17 октября 1943 года, на пляжной вечеринке в Цинновице, в присутствии профессора фон Брауна, доктора Хельмута Грёттрупа и доктора Клауса Риделя, что война проиграна, ракеты Германию не спасут, и ваша истинная цель с самого начала заключалась в создании космического корабля?

— Господа, я не припоминаю, чтобы говорил нечто подобное…

Разумеется, он прекрасно всё помнил — по крайней мере, до того момента, как опьянение не лишило его способности стоять. Это случилось вскоре после их второй поездки в Нордхаузен, когда он всё ещё пребывал в состоянии шока. Фон Браун заглянул к нему в дверь и сообщил, что фройляйн Бутцлафф, местная дантистка, устраивает коктейльную вечеринку на пляже, и все приглашены:

— Пойдём, это тебя немного развеет.

Был тёплый, безветренный осенний вечер. Китайские фонарики — розовые, лимонные, светло-зелёные — висели вдоль дюн. На граммофоне играла запрещённая американская джазовая музыка. Коктейли с водкой, обилие еды — на самом деле слишком много и того, и другого: он тогда ещё подумал, странно, как зубной врач из крошечного прибрежного городка смогла в разгар войны устроить такой пир. Но к чёрту — возможно, именно контраст с рабским адом завода в Нордхаузене и заставил их всех так напиться и с таким шумом предаваться воспоминаниям о старых добрых временах на ракетодроме.

ГРАФ: Я хотел строить космический корабль, а не орудие убийства.

РИДЕЛЬ: С другой стороны, это и не слишком эффективное орудие убийства.

ФОН БРАУН: Когда война будет проиграна, наша задача — сделать всё, чтобы достигнутое не было уничтожено.

ГРЁТТРУП: Пенемюнде достанется Советам. Это лишь вопрос времени. Коммунистическая система — наш лучший шанс.

Каждое слово было записано — либо хозяйкой вечеринки, либо кем-то ещё из гостей, кто оказался доносчиком СД. Когда Графу предъявили стенограмму, он решил, что они уже трупы. Но по мере того как допросы продолжались день за днём, охватывая всю историю ракетной программы, он начал менять мнение. В конце концов, если СС знали всё это ещё с октября, почему арестовали их только в марте?

Через неделю их привезли обратно в Цинновиц и отпустили. По слухам, Дорнбергер поговорил со Шпеером, Шпеер — с Гитлером, и Гиммлер великодушно согласился освободить их. А почему бы и нет? Живыми они были куда полезнее. Всё, что они сказали, теперь было на бумаге — при желании их можно было уничтожить в любой момент. Вскоре после этого Дорнбергера отстранили, а Гиммлер официально получил полный контроль над ракетной программой. Оперативным командующим стал Каммлер.

— В современной Германии, — сказал он им, — есть три варианта: вас расстреливает СС, вас сажает СС, или вы работаете на СС.