— Даша, у меня к тебе есть просьба.

— Правда? А какая? Я смогу ее выполнить? У вас что-то болит? Бориса Александровича позвать? Или у вас бумаги нет? Мне говорили, если вам бумага понадобится, то Игнату сказать. Или если что для работы. А…

— Стоп-стоп-стоп! — я аж поднял руки в защитном жесте, хотя это и было опрометчиво.

В груди снова заболело, да и поднятая левая рука с гипсом заныла. Я скривился от боли, а Дарья охнула и тут же кинулась ко мне, на ходу выстреливая десятком вопросов о моем самочувствии и уже готовая бежать за врачом.

— Стоп, — повторил я. — Не надо никуда бежать. Можешь молча выслушать? Ну хоть попытайся, а? Пожалуйста.

Дарья пусть не сразу, но все же услышала меня и замолчала. Слава богу!

— Даш, ты же знаешь, что у меня семья есть. Они переживают и не знают, что со мной. Ты можешь им позвонить и сказать, что я в порядке и, как поправлюсь, к ним приеду?

— А разве это можно? — впервые медленно и с сомнением протянула она.

— Ну, запрет по телефону есть только у меня и Сергея Павловича, так?

— Да.

— Тебе же звонить никто не запрещал?

— Да вроде нет, — чуть удивленно, словно сама только об этом задумалась, кивнула она.

— Ну вот! — воспрянул я духом. — К тому же звонить будешь на мой домашний номер. Это в любое время можно сделать, — тут я сделал как можно более проникновенное лицо, и посмотрел Дарье в глаза. — Даш, у меня жена с ребенком маленьким. Они волнуются. Я обещал им каждый день звонить. Ну поставь себя на мое место! А если бы ты своим родным весточку не могла послать? Ведь от переживаний люди и умереть могут.

— Да, Борис Александрович говорил, что при сильном стрессе может быть сердечный приступ. А еще — может инсульт разбить так, что человек двигаться перестает. Или головная боль из-за переживаний нарастает, что ничего делать невозможно. Или…

— Вот видишь! — перебил я ее. — Так ведь кормящую мать нервировать тем более нельзя! У нее молоко пропасть может. И вот ты сама сказала — от переживаний ничего сделать не сможет и что тогда? На кого ребенок останется?

Дарья побледнела и судорожно кивнула.

— Хорошо, я позвоню. А какой у вас номер? А что сказать? А если мне не поверят? А что будет, если меня накажут?

Заверил ее, что наказывать ее не за что, но если попробуют — пусть мне говорит. Я в этом случае до самого товарища Сталина дойду, чтобы несправедливость исправить. Продиктовал ей свой номер и облегченно откинулся на подушку, когда она вышла.

— Подставляешь девушку, — заметил Королев.

— Я ей не врал — если ее накажут, буду добиваться, чтобы сняли наказание. Но она сама сказала — прямого запрета на звонок у нее нет. Видимо недоработали здесь товарищи из ОГПУ. Впрочем, это нам на руку.

Сергей Палыч ничего не ответил, вновь уйдя в расчеты по установке. А мне оставалось лишь ждать, чем закончится эта моя задумка.

Люда подошла к звонящему телефону и раздраженно сняла трубку. Она только уложила спать Лешу, а этот звонок снова разбудил его.

— Слушаю! — рявкнула она в аппарат.

— Ой, здравствуйте, — услышала она растерянный женский голос. — А-а-а… это квартира Огнева? Сергея?

— Если вы его ищете, его нет. И уже не будет! — зло и сквозь слезы ответила Люда и хотела положить трубку, когда с другой стороны затараторили.

— А я знаю, он мне ваш номер дал. А вас Люда зовут? Вы его жена? Он о вас так беспокоится. Просит передать, что он в порядке. Да он уже на поправку идет! Скоро и повязки с груди снимем, а рука ему в работе не сильно нужна. Пишет он правой. А…

— Подождите, что вы сказали? — вычленила главное для себя девушка. — Сережа жив? Где он?

— А он у нас, в больнице. А вам не сказали? Он хотел сам позвонить, но ему не разрешают. А…

— Подождите, девушка, кто вы? — перебила тараторку Люда.

— Ой, извините, меня Дарья зовут. Я медсестра, ухаживаю за Сергеем. А.

— Так он жив?! Но мне сказали, что он погиб. Как это может быть?

— Ну, нам привезли его четыре дня назад. Он вообще тогда в коме был, а… — тут звонок оборвался короткими губками, словно на той стороне положили трубку.

Люда стояла растерянная не зная, верить ли только что услышанному, или нет. Очень хотелось верить. Но ведь Савинков приходил, сказал, что Сережа мертв. Он соврал? Надо у него спросить, почему он это сделал! А если он не врал — пускай найдут эту обманщицу и строго ее накажут. Вот еще, удумали — издеваться над ее утратой и вселять надежду. Но вдруг это правда? И Сережа жив?