— А это — Антон, — добавила она, указывая на кушетку…

— Ко мне на ты, хорошо? — вдруг попросила Марианна. Пожав плечами, Наталия согласилась.

Квартира была обставлена весьма убого, словно ее хозяин тут не жил, а лишь изредка заходил переночевать. По углам, однако, стояли какие-то электроприборы, — по всей видимости, Антон чинил их на дому. Провода повсюду… И пыль.

Обосновавшаяся в холодильнике цивилизация сочла открытие дверцы актом вторжения и ответила мощной биохимической контратакой. От депортации в мусоропровод это ее не спасло.

Виктор вышел вместе с медбратьями и водителем и вернулся с сумкой продуктов, с трудом найденных в близлежащих полупустых магазинах.

Более или менее наведя порядок, Наталия собралась домой — лишь для того, чтобы собрать собственные пожитки и перебраться сюда. Виктор тоже решил отправиться восвояси.

— Пока, дружище, — произнес он, глядя в бессмысленные глаза Антона. — Надеюсь, скоро свидимся. По-настоящему, так сказать.

— И не таких вытаскивали, — подала вдруг голос Марианна.

Наталия не сказала ничего. Но долго и пристально смотрела брату в глаза. Потом вышла вместе с Виктором.

Уже в подъезде она спросила:

— И что теперь? Так и будет лежать, бессмысленно глядя в потолок?

— Кто знает?.. Я не врач, Принцесса, — отозвался Виктор. — Зависит от того, чем именно его состояние вызвано. Будем надеяться, что повреждения мозга обратимые. Да, в общем, нам только и остается, как писал один поэт, «надеяться и ждать».

— А что такое онейроидный синдром?

— Я плохо помню, что это. По-моему, что-то вроде галлюцинаций, только особо подробных. Бывает, что сочетается со ступором.

Наталия кивнула.

— Я пойду к себе. Пожалуйста, не провожайте, мне нужно побыть одной.

— Как скажете.

— Заходите ближе к вечеру, если будет желание.

— Хорошо, спасибо. Всего… хорошего.

— До свидания.

Сплошные тучи погрузили злосчастный город в сумерки задолго до срока. Угасающий день выдался ветреным, так что в воздухе немного прояснилось. Стоя на мосту, Сесиль Бержер ясно видела колышущийся вдали столп огня — и черного дыма над ним.

Река Арлун, некогда судоходная, давно обмелела — в самом глубоком месте воды было от силы по шею. Мост, соединяющий два гранитных берега, казался теперь неуместно громадным и неуклюжим, похожим на задумавшегося, да так и окаменевшего бронтозавра.

В школьные, а потом и в студенческие годы Сесиль дважды в день пересекала этот мост в противоположных направлениях. В зимнюю пору она часто наблюдала отсюда, как встает солнце, а вечером по дороге домой останавливалась, чтобы посмотреть на закат. Но теперь над Метрополисом почти не бывает ясного неба. И восходы, и закаты — лишь еще одно неотвязное воспоминание из числа тех, без которых, возможно, было бы куда легче… нести службу.

Нечастые визиты на этот мост были практически единственным нерациональным действием, которое Сесиль позволяла себе… Что-то влекло ее сюда, причем влекло постоянно. Но она поддавалась от силы раз в месяц. И только здесь разрешала себе вспомнить причину.

Сесиль было около трех лет, когда они вместе с матерью вернулись в Нортэмперию. Канаду она почти не помнила, отца же не помнила совсем. И лишь глядя в зеркало, представляла себе, как он мог выглядеть: жгучий взгляд и темные волосы она, очевидно, унаследовала от него…

Мать очень не любила, когда Сесиль начинала расспрашивать ее об отце, и в лучшем случае отвечала гневными излияниями о том, каким тот был негодяем и как разрушил ее мечты и расстроил планы. Дочь она воспитывала в том, что сама считала «аскетической строгостью», замешанной на густом, как старый мазут, патриотизме. Через два дня на третий Сесиль выслушивала назидания о том, что ее родина — здесь и только здесь, и что бы ни случилось, говорить о ней можно только с придыханным благоговением; что соблазнам «красивой жизни» за границей поддаются только люди мелочные и слабые духом, готовые за всякие побрякушки, наряды и прочий тлен продаваться самим и продавать свою родину. И в ее глазах всякий раз загорался нехороший огонек, характерный для фанатиков и самоистязателей.

Тайну своего рождения Сесиль узнала лишь много лет спустя…

— Эй, уважаемая! — раздался сзади чей-то голос. Служба общего контроля, всегда начеку, ну конечно. Сесиль сделала вид, что не слышит, но внутренне вся подобралась…

— Уважаемая, ушки давно не чистили? К вам обращаемся! — раздался второй голос.

— Слышь, ты, документы! — рявкнул первый.

Бержер резко, по-военному, обернулась к двум соплякам с автоматами. Плащ распахнулся. Салаги-«соколы», завидев форму Стабикома, вытянулись по струнке и застыли, как мыши в столбняке.