В общем, все попёрлись, как идиоты, наверх, а я проревизировал столовку, не нашёл там ничего интересного и пошёл к туалетам. Запас выпитого позволял мне как минимум поссать, и я решил, что давно уже не ссал в школе, так чё бы и нет.

Всё тут осталось без изменений. Окно закрашено коричневой краской, причём, так «аккуратно», что как будто бы не краской, а просто какие-то угрёбки от нехер делать дристали в стекло на меткость. Никаких тебе кабинок — стесняшки для пидарасов. Просто — возвышение, престол, как во дворце разрабов. Но там на таком трон стоит, а тут — просто две дыры эмалированные. В одной — всегдашняя куча несмываемого говна с мухами. Аж на слезу пробило.

Чтобы не плакать, я решил повеселить себя. Развязал штаны и провозгласил:

— Сенсация! Тридцатилетний Мёрдок достал х*й в средней школе, и ему за это ничего не будет!

Насладившись звучанием своего голоса в туалетной акустике, я по-злодейски расхохотался и уже было собрался активировать самый полезный игровой навык, как сзади раздался другой голос:

— Ваня?

Я резко обернулся, сжимая в руках член, и увидел её.

Ту самую девчонку из школы. Только немного не в том возрасте. Ей было лет тридцать, как и мне. Ну а гнить она, судя по всему, начала лет десять назад.

— Соня? — сразу вспомнил я имя. — А ты как тут?

— Это твоя память, — сказала она.

— Это мужской туалет, — возразил я. — Вы, бабы, б**дь, и без того лезете везде и всюду, так от вас теперь ещё и в своём родном сортире не скрыться?! Нет уж, на**й, иди в свой, через стенку! Там раздельные кабинки и стерильные унитазы, благоухающие розами. А тут — суровое мужское царство. Андерстуд?

Для пущей выразительности я потряс членом.

Кажется, зря. Соня явно возбудилась. Облизнула гнилые губы гнилым языком и сделала шаг ко мне.

— Это ты убил меня, Ваня, поэтому я здесь, — прошипела она.

И над головой у неё появилась полоска здоровья.

Да ё* твою мать, поссать спокойно не дадут!

— Это ты не п**ди, — возразил я. — Ты как перевелась — я тебя ни разу не видел.

— В двадцать лет я покончила с собой.

— Бля, а я-то тут вообще при чём?! Пять лет прошло, ку-ку!

— А ты и ни при чём, об этом говорит логика. Ведь у меня мама погибла, отец начал пить, залез в долги, продал квартиру, я забеременела от наркомана, вылетела из института. У меня были причины покончить с собой. Но раз я здесь, значит, ты считаешь себя виноватым. А вина требует наказания. Возьми трубку, мама звонит.

— Че...

Входящий звонок от абонента Мама

Принять вызов? Да/нет

Я выбрал «Да» и обнаружил себя в открытом кафе в Барселоне. Первая фаза моей звёздной карьеры. Ярко светит солнце, на столике — кружка пива. Напротив меня — какая-то барселонская шалава источает флюиды.

— Извиняй — матушка, — говорю я ей и подношу к уху телефон.

Шалава не понимает ни слова. Только телефон взглядом ощупывает. Оценивает, планирует. Обобрать ночью и свалить, или же прилепиться надолго, изображая пылкую любовь, и выдоить досуха?

— Да, мам, перезвоню, — говорю в трубку.

Сбрасываю, перезваниваю — чтоб ей деньги не тратить на международный звонок.

— Как ты, Вань?

— Да нормально, работаем. Сама-то как? Я в Европе сейчас. Тебе привезти чего?

— Не надо, Вань. Я что звоню-то. Только узнала, так расстроилась... Ты помнишь Соню?

— Соню?

— Мармеладову. Вы с ней в школе... дружили вроде.

Я вспоминаю Соню и едва не ржу в голос. «Дружили». Ну, мама — мастер тактичности.

— Была такая, ага, — говорю я.

Шалава видит мою улыбку и лыбится в ответ. Отклоняется назад, выпячивая сиськи. Богатые сиськи. Упустить такое богатство было бы преступлением.

— Умерла она.

Сиськи меркнут. Я вообще как будто не вижу ничего. Не ослеп, просто — не здесь. Выбит в астрал, и там, в этом астрале — только мамин голос.

— Как? — спрашиваю я.

— Самоубийство. Таблеток каких-то наглоталась.

Потом и голос исчезает. Я сижу, как будто голый на ледяном пронизывающем ветру.

Соня Мармеладова. Повезло с фамилией, а потом — родители решили проявить чувство юмора. Аукнулось, да так, что п**дец. Мать погибла, отец забухал... И даже такого говна, как Раскольников, не случилось. Не за кого было зацепиться. Никого не было рядом, когда было нужно.