— А когда я вообще рациональным-то был? — не понял я предъявы.

— Ну-у-у...

Доброжелатель задумался. И так у него это хорошо получилось, что чуть в субвиртуал не ушёл, как на второй слой Сумрака.

— Э! — Я пощёлкал пальцами у него перед лицом. — Не спать! Косить! Пусти меня в мои мозги!

И всё то время, что Доброжелатель чего-то скулил, открывал дверь, смотрел щенячьими глазами, я был занят чрезвычайно важным делом — сочинял в голове песню.

Песню с нихрена сочинить — тяжёлая задача. А когда стартовый образ, строчка есть — уже значительно легче, уже представляешь, чего в итоге будет. И пусть в итоге этой строчки и вовсе не останется, но стартовый толчок-то она даёт! А толчок — это самая важная тема. Я о чём Палычу в своё время и сказал, и вот — толчки, как подснежники, распустились по всему Линтону. Я теперь другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек.

Пусти меня в мои мозги...

Нет, прям так нельзя оставлять. Это либо «Смысловые галлюцинации» с «Зачем топтать мою любовь», либо Земфира с «Прости меня моя любовь». А я ж такую попсу даже на очке сидя слушать не люблю. Лучше уж Пугачёву врубить, у той хоть голосина знатный.

А если так: «Я лезу в глубину своих мозгов»? Тьфу, блин, а это уже Летов. Из огня да в полымя, простите, коллега, не хотел коммуниздить. Ладно, по ходу с мозгами жопа получается, но и фиг с ними. Замнём пока.

Эх, трудное это всё же дело — песни писать. Даже если образ есть...

— Мёрдок, что это? — оборвал мои размышления голос Экси.

Я моргнул, переключил себя в режим распознавания раздражителей внешнего мира и понял, что мир переменился. Пока я занимался творчеством, Доброжелатель успел закрыть за нами дверь. Мы стояли в широком, высоком, но коротком коридоре. Пожалуй, даже в пещере. Когда стены каменные и неровные — это ведь пещера, не правда ли?

— Пещера, — сказал я. — Железно. Зуб даю.

— Мёрдок ты издеваешься?! — взвыла Экси. — Я про это!

— Это? — Я почесал репу, глядя вперёд. — Хм... Ну как тебе, девочка, сказать... Ты меня сейчас, конечно, порадовала, потому что если ты не знаешь, что это, значит, мужиком точно не была, иначе бы заметила у себя что-нибудь эдакое. Не таких масштабов, конечно, но — заметила бы. Это х*й.

Это был не просто х*й. Он стоял перед следующей деревянной дверью и ростом был выше меня. Стоял на яйцах и где-то на высоте полутора метров раздваивался. Так, что у него было, собственно, две балды. Каждая из которых размерами сделала бы честь полноценному...

И над каждой балдой виднелась полоска здоровья. А ещё выше — имя. «Двуглавый страж»

— Что у тебя в голове делает чей-то член?! — взвизгнула Экси.

Хотел бы я ей ответить. Да как-нибудь остроумненько. Так, чтобы все охерели. Но меня опередил член.

— На колени! — прогрохотал он голосом, который был в десятки раз более могучим, чем у Пугачёвой. — Падите на колени, несчастные смертные, ибо я — Х*й о Двух Головах, страж порога!

— Чего? — пролепетала Сандра.

— Я охраняю вход в мозги Ивана Воронцова! — грохотал х*й. — Каждый, кто попробует залезть внутрь, для начала отправляется на меня!

В полной тишине, которая последовала за этими словами, раздался голос моего психолога Ника:

— В принципе, это логично. Вот так я себе всё и представлял.

Логично-то оно логично, однако делать что-то было надо. Я решил взять переговоры на себя.

— Слышь, братуха, — сказал я, — а нам бы пройти, а?

— Никогда! — рявкнул х*й обоими своими... Боже, даже думать не хочу, как это называется. Сами догадаетесь, в общем. Как в пословице молвится: «свистни в х*й, там тоже дырка».

— Чё ты начинаешь? — подколол я его. — Тебе не пох*й?

— Если ты попробуешь пройти, то одна моя голова обоссыт тебя, а другая сделает кое-что похуже. Ты вовеки не отмоешься от зашквара!

Ёперный театр...

— Мёрдок, — сказал Донни, — не хочу показаться плохим другом, но я к этому дерьму не прикоснусь даже самым дешёвым и ненужным из своих мечей!

— Аха-ха-ха-ха! — заржал х*й. — Правильно! Пошли все на**й отсюда!

— Мозг функционирует, это факт, — заявил Ник.

— Только х*ёво, — сказал Ромыч.

Остальные по-прежнему затруднялись комментировать ситуацию. И только я сохранил способность рассуждать... ну, если не трезво, то, по крайней мере, как человек, который выпил в два раза меньше, чем я с утра.

Драться с этой хернёй было бы, конечно, впадлу. Поэтому я решил попробовать другую тактику.

— Слышь, братуха, — сказал я, — а чё у тебя две головы, это прикол такой?

— Прикол?! — возмутился х*й. — Это — суть дуалистической природы явления, идиот! Одна голова символизирует Ивана Воронцова, она обоссыт любого, кто попытается к ней приблизиться, потому что Ивану на всё нассать и на всех — тоже. А другая голова символизирует его брата-близнеца, Фёдора, который, вместо того, чтобы проссать свою жизнь, устроил её наилучшим образом и однажды наверняка осеменит какую-нибудь страшненькую тёлку, возможно, слепо-глухо-немую от рождения, передав таким образом наши гены дальше!