Они повалили меня на пол и надели наручники. Почувствовав, как запястья сковывает металл, я осанател. Получил вдобавок пару знатных ударов по почкам. Наконец меня силком усадили на неудобный пластмассовый стул.

— Господин Сэлинджер…

— Снимите с меня наручники.

Вокруг нас собралась небольшая толпа. Пара санитаров, уборщик, то и дело шмыгавший носом. Несколько пациентов.

— Моя дочь, — проговорил я по слогам, с трудом сдерживая гнев. — Я хочу увидеть мою дочь.

— Это никак невозможно. — Санитар обращался скорее к полицейским, чем к вашему покорному слуге. — Девочка в интенсивной терапии, с мамой. Доктор сказал, что…

Я поднял голову и заорал с пеной у рта:

— Плевать я хотел на то, что сказал ваш доктор, я хочу увидеть мою дочь!

Я расплакался.

Стало легче.

Может быть, это всех растрогало. Я, во всяком случае, немного унялся.

Наконец полицейский, который надел на меня наручники, заговорил:

— Если вы принесете извинения санитару, думаю, мы с коллегой забудем все, что здесь произошло, и отпустим вас. Но только если вы пообещаете, что не сорветесь снова. Понятно?

Я почувствовал, как с меня снимают наручники. Мне принесли воды.

Вода была теплая, но я выпил полный стакан.

— Когда я смогу…

Ответил санитар, которого я чуть не изувечил:

— Уже скоро, имейте немного терпения.

— Терпение. Восемь букв, — пробормотал я. — Восемь букв — это так много.

— Вы что-то сказали?

— Ничего, простите меня.

Я ждал. И снова ждал.

Повсюду сильно пахло дезинфекционным средством. Клара ненавидела этот запах. Она не могла забыть, как год назад попала в больницу с пищевым отравлением, а меня, как всегда, не оказалось рядом, я был погружен в монтаж «Команды роуди». Когда Аннелизе удалось до меня дозвониться, Кларе уже сделали промывание желудка. Я стремглав полетел в больницу. Клара, крохотное создание, ростом чуть больше метра, лежала вытянувшись в постели, слишком для нее большой, бледная, как стерильная рубашка, в которую ее облачили. Взгляда, которым Клара меня встретила, я никогда не забуду.

«Почему ты не уберег меня?» — говорили ее глаза.

Потому, что был занят. Был далеко.

Был полным дерьмом.

И вот я сижу, стиснув голову руками, страх гложет меня все сильнее, а я жду и жду, когда кто-нибудь объяснит мне, что случилось. И с каждой секундой запах все глубже забивается в ноздри.

Через два часа Аннелизе, смертельно уставшая, вышла ко мне. Я вскочил, подбежал к ней, хотел обнять, но она отстранилась; попытался поцеловать, но она сделала шаг назад.

— Что с ней?

— Где ты был?

— Что с ней? — повторил я.

— Где ты был?

Эта игра могла продолжаться до бесконечности. Она обвиняла меня, а я пытался понять, что от меня скрывают. Гнев опять овладел мной.

— Говори, черт бы тебя побрал, что с моей дочерью! — заорал я.

Краем глаза увидел, как санитар встает с места.

— Все в порядке, синьора?

— Да, все хорошо. Спасибо, — механически проговорила Аннелизе.

— Проклятье, ты ответишь или нет? — прошипел я сквозь зубы.

Я был вне себя.

Будто жена была виновата в случившемся.

— Она пошла кататься на санках, и случилось несчастье.

— В каком смысле — несчастье?

— Она пошла в Вельшбоден, — продолжала Аннелизе, уставившись в пустоту. — Я не заметила. Я думала, она играет в саду. А она взяла санки и пошла пешком в Вельшбоден. Тащила их за собой, понимаешь? Пятилетняя девочка.

Я вообразил эту сцену. Клара поднимается по дороге в гору, к дому дедушки. Полная решимости пятилетняя девчушка, запыхавшись, бредет по обочине под любопытными взглядами автомобилистов, проезжающих мимо, упрямо волоча за собой санки, которые весят примерно столько, сколько она сама.

Почему она так поступила?

Потому, что я пообещал покататься с ней. И она разозлилась. Ведь я не исполнил обещания. В очередной раз. Вздумал поехать в Больцано, покопаться в прошлом Манфреда.

Потом…

— Вернер на мгновение упустил ее из виду, поднялся на чердак. А Клара… — Аннелизе зажмурилась. — С восточного склона, Сэлинджер. На полной скорости.

Спуск, который я строго-настрого запретил. Спуск, который упирался прямо в чащу леса.

— Что с ней?

— Травма черепа. Счастье еще, что она жива, сказал врач. Я видела санки, Сэлинджер, они…

Я попытался взять ее за руку. Она резко отстранилась.

— Нужна операция?

— Знаешь, у нее вся голова в бинтах. Она такая маленькая. Такая беззащитная. — В голосе Аннелизе послышались слезы. — Помнишь, когда она родилась? Помнишь, какой хрупкой она нам казалась?

— Ты боялась чем-нибудь навредить ей.

— Помнишь, что ты сказал, чтобы меня успокоить? Помнишь, Сэлинджер?

Еще бы не помнить.

— Что я вас уберегу. Обеих.

— Я пыталась тебе позвонить. Телефон был отключен, и я… — Она помотала головой. — Я не знала, что делать. Врачи, «скорая помощь»… Отец плакал и твердил, что Клара — сильная, что все обойдется. И еще, — бормотала она, запинаясь, — снег, Сэлинджер, красный снег. Такой красный. Чересчур красный.