Рюкзак прижат к груди, руки обнимают колени, голова повернута набок, рот открыт. Наказанный ребенок. Потерпевший поражение мужчина.

Приговоренный к вечному мраку в недрах Блеттербаха.

Я представлял себе, что он выстрадал здесь, один, со сломанной ногой, когда полз в поисках спасения. Представил себе удушающий мрак, галлюцинации, безумие. Медленную, мучительную агонию. И наконец, смерть.

Пустые глазницы черепа источали отчаяние, выходившее за пределы смертной тоски. Обезумевший человек, заточенный в самую ужасную из тюремных камер.

Убийца, да, но никто не заслуживает такого жестокого наказания. Я пожалел его.

И ужаснулся тому, что сотворили Вернер и прочие.

Не знаю, сколько времени простоял я перед трупом Оскара Грюнвальда, знаю только, что, когда сколопендра длиной в двадцать сантиметров выползла из тех же глазниц, какие меня к себе приковали, я, застигнутый врасплох, с омерзением отшатнулся и потерял равновесие.

Падая в озеро, я выронил фонарь. Волны сомкнулись надо мной с глухим плеском. Я попытался набрать в легкие воздуха, но только нахлебался воды. Ослеп и оглох.

Верх и низ перепутались.

Охваченный паникой, я барахтался, отчаянно молотя руками и ногами, но опускался все ниже: легкие горели огнем, в желудок проникал этот яд, отдающий желчью.

Все стало черным, всюду был мрак.

Я подчинился инстинкту, и это спасло мне жизнь. Выпутался из рюкзака, предоставил его силе тяжести. Ощутил, как он опускается. И тогда изо всех сил рванулся в противоположном направлении. Вверх на пару метров, которые чуть не оказались для меня роковыми.

Выплыв на поверхность, я долго отплевывался, хватая ртом воздух, и, вместо того чтобы куда-то двигаться, лег на воду.

Не все сразу, сказал себе я. Восстанови дыхание. Осмотрись. Найди берег. И плыви к нему так быстро, как только сможешь.

Фонарь, прикрепленный к каске, мигал. Наверное, ударился обо что-то, пока я падал. Короткие вспышки (свет, тьма, свет, тьма) мерцали на черной, неподвижной воде, но эти блики не помогали глазам привыкнуть к темноте, даже наоборот. Однако в какое-то из светлых мгновений мне показалось, будто я вижу берег, и я поплыл в том направлении. Неторопливым, размеренным брассом.

Но.

То не была каменная кромка. Поверхность холодная, скользкая. Это лед, подумал я. Всего лишь лед. Лед задвигался. Что-то под водой коснулось моего колена.

Свет, тьма. Свет, тьма.

Предмет, которого я коснулся, был большим и белым, и, когда внезапная вспышка осветила его, он погрузился в глубину. Я слышал в темноте плеск воды, сомкнувшейся над ним. Будто над огромной рыбой-альбиносом.

Или же…

Вопли мои гулом и грохотом отдавались от свода, превратились в хор из тысячи голосов, наложенных друг на друга, хохочущих над моим страхом. Крики женщин, приговоренных Зибенхохом. Хохот ведьм, погребенных здесь, внизу. Вот что Гюнтер, по его словам, слышал. Вот что, должно быть, слышал Оскар Грюнвальд перед смертью, скорчившись в трещине скалы, как будто… Как будто увидел что-то ужасное, движущееся в воде. Что-то большое, холодное. И тут я снова почувствовал прикосновение к стопе. Более настойчивое. Я резко поднял ногу и погрузился с головой. В этот момент фонарь зажегся.

Свет.

Белое. Огромное.

Jaekelopterus Rhenaniae.

Я яростно замолотил ногами.

Выплыл на поверхность, вдохнул кислорода. Дыхание вырывалось с хрипом. Поплыл. Скорее прочь отсюда. Не думать о белой скользкой твари с латинским именем, которая схватила меня за ботинок. О ее клешнях длиной в сорок шесть сантиметров. О ее чудовищных размерах. Морской скорпион длиной в два с половиной метра. С совершенно круглыми черными глазами, настолько нечеловеческими, что это почти нельзя вынести.

Хищник, которому миллионы лет.

Не думать.

Как охотится Jaekelopterus Rhenaniae? Нападает стремительно и наносит смертельный удар, подобно акуле, или подстерегает добычу, вроде крокодила? Схватит меня за ногу и я почувствую, как клешня перерезает хрящи и кости, или затянет в глубину и утопит?

Или хуже того: куда он подевался?

Почему до сих пор не нападает?

— Не думай об этом, черт тебя дери!

Нет там, внизу, никакого монстра. Это невозможно. Я вовсе не уверен, что видел его. Белого монстра в чернильном озере. Мне показалось, будто что-то мелькнуло. Ключ к тому, чтобы не обезуметь, представляли собой эти десять букв: «показалось».

От привкуса желчи в воде меня тошнило. Я замерз. Все плыл и плыл, стараясь придерживаться одного и того же направления. Ведь это подземное озеро, не океан. Рано или поздно я найду какой-нибудь выступ, чтобы на него взобраться. И плыл до тех пор, пока ладони не коснулись твердой скалы. В полном изнеможении выбрался на сушу.

Я понятия не имел, где нахожусь, но знал: нужно двигаться. Иначе, промокший до нитки, насмерть замерзну. Двигаться нужно — только в каком направлении?

В том ли, в другом — какая разница.