– Ты сделал все, что мог, – закончила за него Коломба. – Знаю, спасибо.

Инфанти вставил в порт столь разбитую флешку, что ее пришлось обмотать скотчем, чтобы она не развалилась.

– Я все перевел в формат «Эксель». Здесь триста двенадцать отчетов, – сказал он, ткнув пальцем в экран. – Я сделаю тебе копию.

Данте заглянул ему через плечо.

– Здесь нет фотографий, – промямлил он, зажав между зубами соломинку от коктейля.

– Вам нужны фотографии трупов? – раздраженно переспросил Инфанти. Он из последних сил старался терпеть Данте, но удавалось ему не слишком хорошо.

– Фотографии жертв до того, как они стали трупами.

– Их нет ни в нашей базе, ни в базах других правоохранительных органов. Максимум, что можно сделать, – это запросить в дорожной полиции снимки с мест аварий.

– Придется попросить фотографии у родственников погибших, – сказал Данте.

– Вы что, шутите? – опешил Инфанти.

– Да, такое уж у меня извращенное чувство юмора.

Инспектор повернулся к Коломбе:

– Можешь объяснить, зачем вам фотографии погибших детей?

Она смущенно пожала плечами:

– Хотим кое-что проверить.

– Что?

– Не спрашивай.

– Я не могу не спрашивать! Если хоть один из тех, кому вы звоните, пожалуется, всплывет и то, что я тебе помогаю. Скажи, во что ты меня впутываешь.

– Не могу, – вздохнула Коломба.

Инфанти недовольно поморщился. Он согласился помочь начальнице, с которой проработал три года и которую знал как необычайно одаренного и решительного профессионала. Но сидящая перед ним женщина была лишь ее бледным подобием. Она казалась печальной и выбитой из колеи. Словно что-то грызло ее изнутри. Он понял, что допустил ошибку:

– Прости, Коломба, но я передумал.

Данте резко подался вперед и вырвал флешку из порта. Компьютер негодующе пискнул.

– Слишком поздно.

Инфанти в ярости схватил его за руку и притянул к себе:

– Что ты себе позволяешь, кусок дерьма?

Данте продолжал молча сжимать в кулаке свою добычу. Насилие было настолько ему чуждо, что в ответ на агрессию альфа-самцов или тех, кто мнил себя таковым, он обыкновенно попросту замыкался в себе. Однако в прошлом ему случалось два-три раза выйти из себя, и заканчивалось все проблемами с законом.

– Отдай, – все сильнее сжимая его руку, сказал Инфанти.

Данте продолжал пассивно сопротивляться, не глядя ему в глаза. Ему становилось все больше не по себе.

– Отпусти его, Кармине, – сказала Коломба. – Не веди себя как придурок.

– Скажи ему, пусть вернет флешку.

– Отпустите его, инспектор. – Ее тон напомнил Инфанти прежнюю Коломбу и заставил его мгновенно отпустить Данте и виновато опустить взгляд.

– Все из-за того мальчишки из Пратони, верно? Ты на нем совсем помешалась.

– Не твое собачье дело.

Данте подвернул рукав, чтобы рассмотреть красные следы на коже.

– У меня синяки останутся, – со своим обычным юмором пожаловался он.

Никто не обратил на него ни малейшего внимания.

Инфанти обвиняюще показал на Данте:

– Это он впутал тебя в эту хрень? Что он вдолбил тебе в голову?

– Никто ничего мне в голову не вдолбил.

– Тогда чего ты лезешь в чужое расследование? Причем без разрешения магистрата?

– Говори потише. На нас смотрят, – сказала Коломба.

Так и было. За соседними столиками сидели в основном студенты, многие из которых уже глазели на них, решив, что стали свидетелями семейной свары или сцены: он, она и ее любовник. По мнению зевак, ни один из мужчин не был достоин Коломбы. Один явно с придурью и тощий как скелет, второй курносый коротышка. Атлетически сложенная женщина за их столиком вправе была надеяться на лучшее, и многие из присутствующих мужчин были готовы предложить ей собственную кандидатуру.

– Скажи, что ты надеешься разузнать в одиночку с этим юродивым? – слегка потише продолжил Инфанти.

– Эй! – возмутился Данте.

– Ты становишься нелюбезным, Кармине. Я расплачусь по счету.

– Еще не хватало! – сердито сказал он, бросив на стол купюру в десять евро, и поднялся. – Я дождаться не мог, когда ты вернешься на службу. И никогда не хотел верить в то, что говорили остальные.

Коломба прищурилась, и Инфанти в очередной раз понял, что не может выдержать взгляд ее зеленых глаз, которые при его вспышке гнева потемнели, превратившись в изумруды.

– Почему? Что они говорили?