Юноша сходил на второй этаж и не обнаружил письма, которое оставил на столе. Натан сделал вид, что все нормально. Ну пропало и пропало, ладно. Надо просто высыпаться почаще, чтобы письма не мерещились.

Натан договорился о завтрашней встрече с Эмили и к вечеру, даже не дождавшись прихода матери, Натан лег спать. Ему хотелось быстрее вернуться в мир снов, чтобы найти там ответы на интересующие его вопросы.

А вопросов у Натана было много. Он очень боялся, что его шабутной брат влез в какой-то криминал и таким образом Камиля заставили замолчать. И не только Камиля...

Натан очнулся вновь в том месте, где закончил свой прошлый заход.

– Так все! Никаких соседских сигналок и прочей ерунды! Я настроен серьезно. Сегодня я дойду до тебя, чертово поместье!
– Натан, пребывая в состоянии не понятного ему самому энтузиазма, указал сам себе пальцем на домище у горы.

Сегодня Натан полон уверенности, и он сам не понимает почему. Он как-то не то чтобы всерьез воспринимает происходящее. Натан после смерти брата стал мало о чем в жизни задумываться, хоть ему это и не свойственно.

Натан был таким жизнерадостным ровно до того момента, пока не встретил себя же.

По середине этой снежной пустыни, перегораживая собой путь к особняку, стоял еще один Натан, только вот выглядел он очень странно: он был в бронежилете и с ножом в руках. А на лице красовалась гримаса, напоминающая гнев или человека после инсульта.

"Ну у меня и рожа" - подумал Натан, тяжело вздыхая.

– Не ходи туда!
– ненастоящий Натан указал ножом на особняк.
– Подумай десять раз! Оттуда нет выхода!

Натан его слушал, не отрывая взгляда от ножа. Почему-то рядом с самим собой юноша чувствовал себя в опасности. Казалось, что сейчас этот другой Натан бросится на настоящего, но пока этого не происходило.

– Я во сне. Выход есть всегда: проснуться, - отмахнулся Натан, уже собираясь уходить.

– А если не получится проснуться? Ты должен будешь готов защищать себя. То, что ты там увидишь, останется с тобой навсегда. Твоя жизнь полностью поменяется с момента твоего захода туда. Ты можешь там погибнуть.

Натан слушал Натана и думал о том, какой же Натан странный.

"Я еду головой - это я точно могу сказать. Вопрос лишь в том, как далеко я уеду" - думал Натан, смотря на это нечто.

– Как тебя хоть зовут? Я уже видел Одиночество и Страх. Теперь твое имя, боец.

Где-то в уме Натан уже поставил ставку на "Настороженность".

Натан в бронежилете держал в руке нож и задумчиво смотрел на собеседника, словно ожидал от него чего-то.

– Я - Настороженность, - медленно произнес он, смотря куда-то сквозь.

– Я угадал, - заметил Натан, еле видно улыбнувшись.

"И что мне с собой делать? Он меня вообще пропустит?"

– Ты несерьезен. Тебе не стоит туда идти. Оттуда нет выхода, услышь меня, идиот!
– почему-то Настороженность начал агрессировать и эмоционально размахивать рукой с ножом.

Натан внимательно слушал его и задумался.

"В смысле оттуда нет выхода? А надо ли мне туда идти? В письмах говорилось, что там меня ждет ответы на все мои вопросы. Стоят ли правда того, чтобы не вернуться? Хотя я же могу просто проснуться. Что мне, собственно говоря, мешает?"

С этими мыслями Натан распрощался с Настороженностью и под его ругань отправился дальше. Ненастоящий Натан отчаянно пытался его остановить, спасибо, что только словами, но все это не оказало никакого воздействия на юного путешественника. У Натана на душе было неспокойно: эти письма и собственные состояния и их фразы пугали его до невозможности. Натан вновь начал чесать руку в том месте, где в жизни дочесал до раздражения. Остается надеяться, что чешется Натан только во сне, а не в жизни.

Натан уже подходил к особняку, но тут он ни с того, ни с сего проснулся.

Натан лежал на боку, а солнечный луч, прорываясь в комнату через щель между шторами, светил юноше прямо в лицо.

– Солнце в коем-то веке! Как вовремя!
– Натан перевернулся на другой бок, но больше уснуть так и не смог.

Он поднялся и отправился на кухню. Там он даже застал уходящую маму. Натан проводил ее, после чего не забыл проверить руку. На старом покраснении были мелкие красные пятна, но это все еще старое.