Дворцовая встретила нас грохотом барабанов и мерным шагом гвардейцев. Солнце, пробившись сквозь облака, осветило фасад Зимнего дворца, и на мгновение мне показалось, будто он весь покрыт тонким слоем золота — будто сам город, израненный, но не побежденный, бросал вызов судьбе.

— Ты слышал, что творится в министерствах? — пробормотал Хрущев, кивнув в сторону здания Главного штаба. — Все носятся как угорелые. Одни кричат, что надо мстить англичанам, другие — что хватит крови, пора мириться. А государь… — он замолчал, словно боясь сказать лишнее.

— А государь что? — прищурился я.

— Ждет тебя, — уклончиво ответил он.

Охрана пропустила меня внутрь дворца, а майора оставила снаружи. В Зимнем пахло воском, ладаном и холодным камнем. Шаги мои эхом разносились по длинным коридорам. Лакеи в ливреях замерли, как статуи, но я видел, их глаза с любопытством провожают меня.

— Господин вице-канцлер! — окликнул меня, выйдя из-за колонны высокий сухопарый мужчина в мундире дипломатического ведомства.

Это был граф Нессельроде, канцлер Российской империи, и мой прямой начальник. Его лицо, обычно непроницаемое, сегодня выдавало тревогу.

— Наконец-то. Император в бешенстве из-за вашей задержки.

— Я явился, как только смог, ваше сиятельство, — сухо ответил я.

— Вы еще скажите, что государь может и подождать, — ядовито прошипел он.

Он попытался даже схватить меня за локоть и потащитьчерез анфиладу залов, но я стряхнул его старческие пальцы. Нессельроде скрипнул зубами. За приотворенными тяжелыми дверями Тронного зала уже слышались голоса — громкие, резкие. Спорили.

— Кто это там? — осведомился я.

— Лучшие люди государства, — высокомерно отозвался министр иностранных дел. — Горчаков, Меншиков. Великий князь Константин Николаевич пожаловали-с. Решают, что делать с пленными.

Двери распахнулись. Тронный зал был залит солнечным светом. На возвышении, в кресле с золочеными орлами, сидел Александр II. Еще более постаревший с момента нашей последней с ним встречи, с глубокими складками у рта.

Рядом — его брат, Константин Николаевич, с лицом мрачным, как туча. У окна, опершись на трость, стоял старый князь Горчаков, а у карты Европы — светлейший князьМеншиков, который, жестикулируя, что-то доказывал.

Разговор оборвался, когда я вошел.

— Ваше императорское величество, — я склонил голову.

— Шабарин, — голос государя был тихим, но в нем чувствовалась твердость стали. — Наконец-то…

Я поднял глаза. Александр встал, медленно спустился со ступеней. Его тень, длинная и узкая, легла на паркет.

— Ты знаешь, зачем я тебя вызвал?

— Догадываюсь, — ответил я. — Пленные.

— Пленные, — повторил он. — Тысяча двести человек. Англичане, французы, а теперь еще и поляки. Меншиков предлагает казнить каждого десятого. Горчаков — обменять. А я… — он замолчал, глядя куда-то поверх моей головы. — Я хочу услышать твой совет.

Тишина повисла тяжелым пологом. Я чувствовал, как на меня смотрят все присутствующие.

— Казнить — значит разжечь войну еще сильнее, — начал я осторожно. — Обменять — показать слабость.

— Так что же? — в голосе императора прозвучало раздражение.

Я глубоко вдохнул.

— Отправить их на работы. В Сибирь. Пора за нее браться всерьез. Пусть строят дороги, мосты, города… Пусть каждый из них, вспоминая Россию, думает не о виселице, а о том, как он ковал ее мощь.

Александр замер. Потом медленно кивнул.

— Жестоко. Но… мудро.

— Ваше величество! — взорвался Меншиков. — Это же враги! Они сожгли половину Кронштадта! Они потопили в крови Царство Польское.

— И мы потопили их корабли, и убили тех, кто оказал нам сопротивление, — холодно сказал я. — Месть — удел слабых. Пусть Европа и весь мир видят не только силу нашего государя, но и его милосердие, которое, как известно, есть доброта и мудрость.

И я поклонился самодержцу, стараясь скрыть улыбку. Император поднял руку, пресекая спор.

— Решено. Пленных — в Сибирь. — Он повернулся ко мне. — А тебя, Алексей Петрович, я назначаю главой Особого комитета по восстановлению всего, что было разрушено в этой войне.

Я едва сдержал возглас изумления. Что это… повышение? Или — наоборот? Во всяком случае — огромная ответственность и великая власть, если подойти с умом.

— Благодарю, ваше императорское величество.

— Не благодари, — он вдруг устало улыбнулся. — Это не подарок. Скорее — еще одно испытание.

За окном снова грянул салют. Где-то в городе запели «Боже, Царя храни». И когда головы Нессельроде, Горчакова, Меншикова и великого князя невольно обратились к окну, Александр II подошел ко мне вплотную.