Боже меня сохрани, чтобы я помыслил обратить на счет одних легких войск все успехи 1812 года! Оскорбленная двадцатидвухлетняя слава приписывает их единственно суровому нашему климату; недоброхоты же партизан отдают их одним линейным войскам. Будем справедливее, уступим и врагам, и состязателям нашим нечто из доводов, ими представляемых; не отвергнем влияние стужи и геройских подвигов бесстрашных наших соотичей в событиях сего достопамятного года: ибо мы сами видели и костры замерзших трупов неприятельских, и ярые битвы линейного нашего войска. Но усомнимся как в том, чтобы одна стужа могла изгнать из России того, который ни зною Египта, ни снежным громадам Альп не покорялся, так и в том, чтобы честь сия принадлежала исключительно линейному войску!

Одни морозы причиной успехов россиян! Но разве нет убежища от мороза, когда он не имеет союзниками иные бедствия? Если один мороз угрожал французской армии, то не могла ли она расположиться на зимние квартиры в окрестностях Москвы или Твери и весной начать снова действовать? Мне отвечают, что сверх укрытия себя от стужи нужно пропитание. Бесспорно: для сего стоило только просторнее расположить войско и учредить в тылу его линию магазинов. Но исполнить это было невозможно, отвечают мне, поелику сосредоточенная российская армия, быв в близком расстоянии от зимних квартир неприятеля, могла бы воспользоваться его рассеянием и поразить врасплох войско, к отпору не готовое; к тому же через занятие тарутинской позиции русская армия, отстранила неприятеля от хлебороднейших своих губерний, лишила ее способов прокормиться целую зиму в краю, более изобильном ремесленниками, нежели хлебопашцами. ‹…›

Решительно сказать можно, что французы избегли бы злополучия, их поразившего, если б могли освободиться от флангового движения нашего и предупредить нас в занятии того цельного края, коим мы следовали. Сей случай принудил бы нас или остановиться в Калужской губернии, или преследовать неприятеля по опустошенному им краю, или предпринять новый фланговый марш через Орловскую и Черниговскую губернии. Но люди, не умеющие восходить от следствия к причине, повторяют слова, врагами нашего оружия вымышленные и с восторгом завистью рассеиваемые, прибавляя к ним и то, что после морозов одни линейные войска всем успехам причиной!

Поистине нельзя оспаривать пользы, принесенной тем войском, которым исполнились высокие предначертания светлейшего, и неприятель обращен к гибельному для него направлению; войском, которого действие разрушило единство французской армии при Вязьме и Красном! Но ежели вникнем прилежнее в намерение светлейшего обратить неприятеля на путь безлюдный и разоренный, то увидим, что оно состояло более в старании истребить его голодом и стужей, нежели силой оружия. И подлинно, от самого Малоярославца до берегов Березины главная армия только два раза столкнулась с неприятелем, тогда как через целое пространство от Москвы до Немана он окружаем был легкими войсками, теснившими его, как в ящике, и не позволявшими ни одному французскому солдату ни на шаг отлучиться от большой дороги для отыскания себе пищи или убежища от стужи.

Конечно, никогда без содействия линейных сил партизаны не были бы в состоянии преградить неприятелю путь к Калуге, ни обратить его к Вязьме и далее, к направлению, столь впоследствии для него гибельному; но согласимся и в том, что регулярная армия без содействия партизан не могла бы довести неприятеля до того изнурения, до которого он достиг через невозможность найти все то, что необходимо для жизни человека. К несчастью, всякое новое или возобновленное изобретение встречает более порицания, нежели одобрения, и потому все рвение партизан в сию войну навлекло на них одно только негодование тех чиновников, коих оскорбленное самолюбие не простило смельчакам, оказавшим успехи, независимые от их влияния, и наравне с ними занявшим место в объявлениях того времени.

Я сожалею, что недостаток материалов, а еще более близость событий не позволяют отвечать на обвинения и украсить статью сию подвигами наших партизан, обогативших партизанскую войну частными, весьма поучительными примерами. Но если современник принужден молчать, то резец историка не отделит имен Фигнера, Сеславина, Чернышева и Кудашева от великих воспоминаний 1812 года, и поставит их наряду с именами деятельнейших защитников Отечества.

Превосходство России над европейскими государствами относительно легких войск и соразмерности широты с глубиной ее пространства. Военное устройство каждого государства должно согласовываться с обычаями, нравами и склонностями народными, иначе полководцы обманутся в расчетах своих. Природа непобедима, дорого заплатят те, кои для успеха оружия своего дерзнут преобразовать турков в кирасиры и подчинить их тактическим построениям и оборотам; или обеспечатся в лагере, охраняемом европейцами, одетыми в казачье платье! Все армии между собой равны потому только, что составлены из людей; но учреждение, по коему каждая из них образуется и действует, определяет степени доброты войска, по мере большего или меньшего сближения оного учреждения с коренными способностями, склонностями и обычаями того народа, из которого войско набрано. Что говорю я об армиях и о нациях, то можно сказать и о целых частях света.

В Европе просвещение, а с ним население, умягчение нравов, познание прав собственности, торговля, роскошь и другие обстоятельства суть главные препятствия к введению истинных легких войск в европейские армии. Народ, так сказать, наездничий передает в роды родов способность свою к набегам не через земледелие, художества и торговлю, а через беспрерывное рысканье за добычей среди обширных пустынь, среди ущелий гор или в соседстве и в вечной вражде с горными и пустынными жителями. Самый род войны, о коем рассуждаем мы, носит в существе своем отпечаток чего-то дикого, необразованного и отличается средствами, свойственными одним только ловчим зверям и непросвещенным народам.