Ближайшим следствием Семидневной битвы стало принятие мер для исправления недостатков в командной структуре, которые вскрыла проведенная кампания. Вследствие того что дивизии Джексона и несколько других бригад присоединились лишь накануне битвы, Северовиргинская армия не сражалась, как цельная боевая единица, а у Ли не было времени добиться четкого выполнения своих распоряжений. Поэтому сейчас он поменял нескольких офицеров, отослал неудачно проявивших себя дивизионных командиров в Техас и Арканзас, а на их место назначил способных младших офицеров. Ввиду того что проблема оперативной связи с восемью или девятью командирами дивизий во время Семидневной битвы оказалась неразрешимой, Ли разделил армию на два корпуса под командованием Лонгстрита и Джексона (хотя официальное их назначение произошло не сразу). Не существует никаких свидетельств об упреках Ли в адрес Джексона по поводу его странного поведения во время Семидневной битвы, хотя то, что Лонгстрит получил под команду более крупный корпус, может служить косвенным признаком недовольства. Как бы то ни было, вскоре Джексон пришел в себя, избавившись от вызванной чрезмерным напряжением апатии, и начал оправдывать доверие Ли, поставившего его во главе корпуса.

Потери в 30 тысяч убитых и раненых во время Семидневной битвы равнялись числу жертв во всех сражениях на западном театре военных действий (включая Шайло) первой половины 1862 года. Семидневная битва предопределила то, что и впредь противоборство Северовиргинской и Потомакской армий будет происходить с большим ожесточением и ущербом для обеих сторон, чем сражения всех прочих армий. Большинство солдат Потомакской армии были выходцами из северо-восточных штатов, тогда как в западных армиях в основном служили уроженцы Старого Северо-Запада. Дети фермеров, проводившие все время на свежем воздухе, считали себя лучшими солдатами, чем хилые «конторские крысы» с северо-востока. Но в действительности «бледнолицые» клерки и промышленные рабочие из Новой Англии оказались более устойчивы к болезням, походной жизни, а также лучше переносили наказания начальства и сами охотнее взыскивали с подчиненных. За время войны уровень смертности от болезней был на 43% выше среди солдат, живших к западу от Аппалачей, чем среди «слабосильных» уроженцев Востока, в то время как среди последних на 23% выше оказался уровень смертности от боевых ранений. Убитых на поле боя в Потомакской армии было больше, чем во всех других армиях Союза вместе взятых. 41 из 50 союзных полков, понесших наибольшие потери в боях, был приписан к этой армии. На Юге же 40 из 50 аналогичных полков входили в состав Северовиргинской армии. Среди командующих армиями с обеих сторон самый высокий процент потерь был у генерала Ли [862] .

Одной из причин этого была приверженность Ли своей оборонительно-наступательной концепции, которая определяла как его тактику, так и стратегию. Ли, вероятно, по достоинству заслужил репутацию лучшего тактика войны, но его успехи давались огромной ценой. В каждом эпизоде Семидневной битвы конфедераты атаковали и теряли убитыми и ранеными больше солдат, чем защитники позиций. То же характерно и для последующих сражений с участием Ли. Даже в 1864–1865 годах, когда Северовиргинская армия была прижата к стенке, а ее ресурсов едва хватало, чтобы отражать все более тяжелые удары противника, южанам порой удавалось переходить в контрнаступление. Несоответствие характера Ли — гуманного, обходительного, сдержанного и доброжелательного человека, идеала джентльмена-христианина — его рискованной, агрессивной, не останавливающейся ни перед чем тактике на полях сражений составляет один из самых резких контрастов эпохи Гражданской войны.

Некоторые битвы на западном театре, естественно, тоже превращались в пиршество смерти. Одной из причин высокой смертности на полях сражений Гражданской войны было несоответствие традиционной тактики ведения боя и современного вооружения. Тактическое наследие XVIII века и наполеоновских войн делало акцент на действиях солдат в тесном строю, синхронно маневрирующих и стреляющих залпами. Справедливости ради надо вспомнить, что уже в Войне за независимость некоторые из «граждан-солдат» сражались в индейском стиле, стреляя из-за деревьев или камней, а наспех обученные ополченцы в эпоху Великой Французской революции действовали обособленными «группами стрелков». Но так происходило из-за недостатка обучения и дисциплины: идеалом для континентальной армии Вашингтона, ветеранов Наполеона, пруссаков Фридриха и «красных мундиров» Веллингтона оставались компактные, сплоченные колонны солдат-роботов.

Эта тактика ставила во главу угла наступление. Наступающие войска шли в ногу, стреляли по команде, а затем беглым шагом пересекали последние несколько ярдов и переходили в штыковую атаку. Наполеон располагал артиллерию в линии пехоты, причем орудия двигались вперед вместе с линией, чтобы наносить как можно больший урон врагу перед решающей атакой пехоты. Американцы с большим успехом использовали такую тактику во время войны с Мексикой — доктрина Вест-Пойнта приветствовала наступательные операции. Большинство высшего офицерского состава армий в Гражданскую войну сражались в Мексике и (или) учились в Вест-Пойнте; обе «школы» научили их тому, что битвы выигрывает наступление колонн пехоты, поддержанное артиллерией [863] .

В Мексике кампания обошлась без больших жертв, так как основным оружием пехоты было однозарядное, заряжавшееся с дульной части гладкоствольное ружье. Максимальная дальность его стрельбы составляла 250 ярдов, а эффективность (расстояние, с которого хороший стрелок может регулярно поражать цель) — около 80 ярдов в безветренную погоду. Таким образом, наступавшие были обязаны двигаться сомкнутыми рядами, чтобы огонь этих несовершенных ружей был концентрированным. Артиллерия могла сопровождать стреляющих пехотинцев, так как расчеты были в относительной безопасности от стрелкового огня противника, если не приближаться к его позициям менее чем на 200 ярдов. Штыковая атака обычно заканчивалась успешно, так как последние 80 ярдов пехотинцы могли преодолеть беглым шагом за 25 секунд, которых обороняющимся едва хватало для того, чтобы перезарядить свои ружья для следующего залпа.

Нарезной ствол увеличивал дальность выстрела в четыре раза, придавая конической пуле такое вращение, что она буквально сверлила воздух. Этот факт был известен уже давно, но до 1850-х годов лишь особые полки или одна-две роты на полк вооружались нарезными ружьями. Эти роты использовались для ведения перестрелки, то есть они действовали впереди и на флангах основных сил, наступая и отходя врассыпную и стреляя с большого расстояния, выбирая мишени по своему усмотрению. Учитывая большую дальность и кучность стрельбы из нарезного ружья, почему же было не вооружить ими всех пехотинцев? Дело было в том, что пулю, подходящую для нарезного ствола, трудно было ввести в ствол. Доходило до того, что стрелки помогали шомполу молотком. После нескольких выстрелов из такого оружия в нарезах ствола скапливались частицы пороха, соответственно, перед дальнейшим использованием его нужно было чистить. Быстрая и надежная стрельба была очень важна в ходе боя, поэтому снабжение таким оружием всех пехотинцев являлось непрактичным.

Так обстояло дело до 1850-х годов. Хотя в усовершенствование нарезного оружия внесли вклад несколько человек, основные заслуги принадлежат капитану французской армии Клоду-Этьену Минье и американцу Джеймсу Бертону, оружейному мастеру завода в Харперс-Ферри. В 1848 году Минье изобрел пулю удобного для заряжания размера, в момент выстрела расширяющуюся и врезающуюся в нарезы, Бертон придумал ее более дешевый в изготовлении вариант. Так появилась знаменитая «пуля Минье», использовавшаяся в Гражданской войне. Превосходство винтовок было продемонстрировано англичанами и французами во время Крымской войны. Будучи в 1855 году военным министром, Джефферсон Дэвис перевел армию Соединенных Штатов на винтовку «спрингфилд» 58-го калибра. Наряду с похожей на нее винтовкой «энфилд» (577-го калибра, в которой использовалась такая же пуля) она стала основным оружием пехоты в Гражданскую войну.