К началу 1862 года ход войны выделил три условных группировки в составе Республиканской партии по вопросу о рабстве. Наиболее энергичной и определившейся была фракция радикалов, разделявшая убеждения аболиционистов о том, что рабов можно освободить, если воющая держава конфискует собственность врага. Другое крыло формировала меньшая группировка консерваторов, надеявшаяся на неминуемое исчезновение рабства, но предпочитавшая при этом добровольные действия южных штатов в сочетании с колонизацией освобожденными рабами заморских земель. В центре находились умеренные, которых возглавлял Линкольн, разделявший отвращение радикалов к рабству, но опасавшийся межрасовых последствий полного освобождения рабов. Однако в свете событий первой половины 1862 года умеренные перешли на радикальные позиции.

Одним из признаков такого развития событий было растущее влияние аболиционистов. «Никогда еще аболиционистов не уважали так, как в эти дни», — торжествовал один из них в декабре 1861 года. «Нелегко осознать ту поразительную перемену, что произошла в отношении к нам», — размышлял другой [891] . Самый радикальный из всех, Уэнделл Филлипс, зимой и весной 1862 года читал лекции в переполненных залах по всему Северу. В марте он прибыл в Вашингтон (куда еще год назад едва ли мог явиться без риска для жизни) и трижды выступил перед большой аудиторией, включавшей, в частности, президента и многих конгрессменов. Также Филлипс удостоился редкой чести официально открыть заседание Сената. «Вице-президент освободил свое кресло и поприветствовал Филлипса с нескрываемым почтением, — писал репортер New York Tribune. — Внимание сенаторов было весьма лестным для апостола аболиционизма». Отмечая перемену по сравнению с прошлой зимой, когда толпы нападали на аболиционистов, считая их смутьянами, подбившими Юг на сецессию, Tribune сделала наблюдение: «Нечасто бывает в истории, чтобы настроения сменялись столь резко за небольшой промежуток времени… Почтение и уважение, которое сейчас выказывают ему наши лучшие государственные мужи, это дань той идее, которую Филлипс символизирует в большей степени, чем все прочие». Даже New York Times в январе 1862 года предоставила свои страницы аболиционистам, отправив репортера на съезд Массачусетского антирабовладельческого общества. «В прежние годы многое было сказано на таких собраниях и еще больше забавных поступков совершено, — писала газета. — Тот факт, что на этом собрании свободно общаются черные и белые, а мужчины и женщины столь же свободно образуют смешанную аудиторию, дает пищу юмористам и остроумным редакторам. Но такие мотивы не заставили бы присутствовать здесь представителей пятнадцати самых читаемых изданий Севера. Особые обстоятельства придали [собраниям аболиционистов] ту значимость, которой раньше не наблюдалось» [892] .

Этими «особыми обстоятельствами» было растущее убеждение республиканцев, что судьба государства неотделима от судьбы рабства. 14 января 1862 года лидер радикалов Индианы Джордж Джулиан произнес в Палате представителей знаменательную речь, задавшую тон политике республиканцев в Конгрессе. «Когда я говорю, что мятеж питается соками рабства, я лишь повторяю избитую истину», — заявлял Джулиан. Четыре миллиона рабов «не могут соблюдать нейтралитет. Если не как солдаты, то хотя бы как обслуживающий персонал они будут либо на стороне мятежников, либо на стороне Союза». Освободив их, Север отвратит эту рабочую силу от поддержки изменников в пользу поддержки Союза и свободы. Это приблизит день триумфа страны, но даже если страна и победит без освобождения рабов, то «простое подавление мятежа будет лишь насмешкой над нашими страданиями и жертвами, ибо рабство и дальше будет разъедать наши внутренности и замышлять свои дьявольские козни» [893] .

К середине лета 1862 года все республиканцы, за исключением наиболее консервативных, согласились с подобным выводом. «Ты не можешь даже представить себе, как поменялось здесь мнение по вопросу о неграх, — писал в августе сенатор Джон Шерман своему брату-генералу. — Лично я уже готов к тому, что будет объявлено о полном освобождении рабов». Консервативная бостонская газета признавала, что «самым заметным явлением года может считаться страшное влияние, которое приобрело решение об [освобождении рабов]. Еще год назад люди колебались, идти ли им на такой крайний шаг, [но сейчас] они полностью готовы к нему» [894] .

Учитывая такие настроения, законопроекты против рабства сыпались в разбухавшие папки конгрессменов, как осенью листья с деревьев. Их передавали в соответствующие комитеты, где они находили радушный прием. Уникальное сочетание истории и географии дало радикалам из Новой Англии невообразимую власть в Конгрессе, особенно в Сенате. Новая Англия и верхний пояс штатов к западу от Гудзона, заселенные эмигрантами-янки, были колыбелью аболиционизма и фрисойлерства. Именно оттуда прибыли в Вашингтон самые первые и самые радикальные республиканцы. Одиннадцать из двенадцати сенаторов от Новой Англии возглавляли сенатские комитеты, а те, кто родился там, но представлял другие штаты, возглавляли пять из оставшихся двенадцати. Пять из десяти наиболее заметных радикалов в Палате представителей, включая спикера и председателя бюджетного комитета (Галуша Гроу и Тадеус Стивенс, оба представляли Пенсильванию), родились и воспитывались в Новой Англии. Поэтому не стоит удивляться, что семь законопроектов, касавшихся освобождения рабов и конфискации имущества, к середине января успешно прошли рассмотрения в комитетах Конгресса и в течение ближайших шести месяцев стали законами [895] .

Некоторые из этих законов удовлетворяли давнишним устремлениям фрисойлеров: запрещение рабства на новых территориях, ратификация нового договора с Великобританией о более эффективном противодействии работорговле и упразднение рабства в округе Колумбия. Однако если все эти меры можно было объявить величайшей победой антирабовладельческого движения в мирное время, в 1862 году, в разгар войны, они едва ли решали реальные проблемы, связанные с рабством. Более существенным был новый приказ по армии от 13 марта, запрещавший офицерам возвращать беглых рабов хозяевам. Это было решением задачи, указанным Бенджамином Батлером и его политикой в отношении «контрабанды» еще в 1861 году. Территориальная экспансия Союза вдоль атлантического побережья на юге Конфедерации и в нижней части долины Миссисипи столкнула большую массу невольничьего населения с янки. Многие рабы бежали от своих хозяев и обрели убежище (и свободу) в боевых порядках северян.

Иногда прием был далеко не таким радушным. Солдаты-северяне не питали симпатий к рабству, но большинство из них также не питало их и к рабам. Они сражались за единство Союза и против изменников, лишь немногих интересовало освобождение черных. Мало кто готов был подписаться под словами одного рядового из Висконсина: «Эта война для меня пустой звук, если нам не удастся освободить рабов». Гораздо более распространенным было мнение солдата из Нью-Йорка: «Сперва мы должны разобраться с южанами, а уж потом настанет время поговорить о судьбе этих чертовых ниггеров». Лишь некоторые янки относились к «контрабанде» объективно и доброжелательно, более обыденным было равнодушие или проявление презрения и жестокости. Вскоре после того как силы Союза в ноябре 1861 года взяли Порт-Ройал в Южной Каролине, там произошел инцидент, описанный одним рядовым, сказавшим, что ему сделалось «стыдно за Америку»: «Восемь или десять солдат 47-го Нью-Йоркского полка погнались за несколькими негритянками, но тем удалось скрыться. Тогда солдаты схватили чернокожую девочку семи-девяти лет от роду и изнасиловали ее» [896] . Даже когда «билли» хорошо принимали «контрабанду», они поступали так из соображений утилитарного характера, а не из гуманизма. «Офицеры и солдаты бездельничают, а негры делают за нас всю рутинную работу, готовят и стирают», — писал в 1862 году солдат из Мэна, находясь в оккупированной Луизиане [897] .

До марта 1862 года командующие федералов не знали, как им поступать с бежавшими к ним неграми. Одни офицеры следовали примеру Батлера, укрывая рабов и отправляя восвояси тех белых, которые называли себя их хозяевами. Министерство финансов посылало наблюдателей в оккупированную часть Южной Каролины, чтобы те контролировали сбор неграми на прибрежных островах хлопка, который шел ткацким фабрикам Новой Англии. Аболиционисты организовывали общества помощи освобожденным, которые посылали учителей и трудовых инспекторов на эти острова, где начался получивший широкий резонанс эксперимент по внедрению принципов свободного труда и образования для негров. Другие командиры, напротив, отказывались принимать рабов в армейские лагеря и возвращали их рабовладельцам. Глава Западного округа генерал Хэллек приказал удалить «контрабандный товар» из рядов армии под предлогом соблюдения военной безопасности. Хотя многие из подчиненных Хэллека пропустили приказ мимо ушей, сам факт его издания вызвал протест радикалов, настаивавших на том, что армия не имеет права исполнять закон о беглых рабах. После этого Конгресс выпустил еще одно распоряжение, под угрозой трибунала запрещавшее возвращать беглецов из армейских лагерей даже тем хозяевам, которые присягнули на верность Союзу.