Реакцию республиканцев на все эти «рекомендации» было легко предугадать. Вот только те высказывания, что можно было опубликовать в печати: «Старый ханжа и фарисей… поднявшийся на защиту фанатичной рабовладельческой власти… Убогий бред… трусливого подхалима „хлопковых королей“… Вопиющее искажение фактов… Бесстыдный лжец». После того как избиратели только что отвергли программу Брекинриджа 4 миллионами голосов против 670 тысяч на президентских выборах, Бьюкенен «предлагает безоговорочную капитуляцию… шести седьмых населения перед одной седьмой… путем принятия платформы Брекинриджа как части Конституции!» [532]

Хотя немногие из проектов компромисса, представленных в Конгрессе, шли так же далеко, как послание Бьюкенена, все они содержали один и тот же пункт: республиканцы должны пойти на все возможные уступки. Но республиканцы отказывались идти на поводу «у шантажистов». В самом деле, опасность того, что коалиция демократов и конституционных юнионистов может «протащить позорную капитуляцию» и назвать это компромиссом, заставила многих республиканцев думать, что уж лучше отпустить «хлопковые штаты» с богом. Аболиционисты из числа сторонников Гаррисона, долгое время считавшие Союз «сделкой с дьяволом», были рады тому, что рабовладельцы нарушили ее условия. Даже и прочие соглашались, используя слова Фредерика Дугласа, что, «если Союз можно поддержать только с помощью новых уступок рабовладельцам [и] новыми потоками негритянской крови, то… пусть такой Союз погибнет». Некоторые радикальные республиканцы первоначально заняли такую же позицию. Если Южная Каролина хочет отделиться, писала Chicago Tribune в октябре 1860 года, «отпустите ее, и подобно ветви, отрубленной от здорового ствола, она потеряет соки и сгниет там, где останется лежать». New York Tribune Хораса Грили с жаром отстаивала такой подход. «Если „хлопковые штаты“ считают, что заживут лучшей жизнью вне рамок Союза, мы настаиваем на том, чтобы отпустить их, — писал Грили в своей знаменитой редакторской колонке три дня спустя после избрания Линкольна. — Я надеюсь никогда не жить в республике, одна часть населения которой приколота к земле штыками» [533] .

Отчасти такая точка зрения была вызвана искренним стремлением избежать войны, но, вполне возможно, более существенными были другие мотивы, ибо все эти республиканцы впоследствии одобрили войну как средство сохранения Союза. Редакторские колонки Грили с его пафосом толерантности были обоюдоострым оружием, нацеленным одним концом на Север, а другим — на Юг. Подобно большинству республиканцев, Грили поначалу полагал, что южные штаты в действительности не желают отделяться: «Они просто вынуждают Север идти на уступки». Даже после выхода Южной Каролины Грили писал Линкольну: «Я не опасаюсь ничего… кроме очередного позорного отступления свободных штатов… Очередной отвратительный компромисс, по которому уступается все, а не гарантируется ничего, покроет нас таким позором и унижением, что мы никогда более не сможем жить с гордо поднятой головой» [534] . Таким образом, рекомендация северянам со спокойной душой отпустить южан обернулась средством избежать компромиссов. По отношению к Югу Грили ожидал, что его риторика подействует на сепаратистов так же, как слова родителей, отвечающих на бесконечные угрозы своего беспокойного сына сбежать из дома: «Вот дверь — ступай!» Избегая разговоров о применении насилия, можно было несколько утихомирить страсти и дать юнионистам передышку, чтобы они могли расшевелить мифическое «молчаливое большинство» к югу от Потомака [535] .

Миролюбивые настроения, впрочем, исчезли после того, как стало ясно, что ни один из вариантов компромисса принят не будет. Обе палаты учредили специальные комитеты для того, чтобы детально изучить все предложения о компромиссе, поступавшие в Конгресс. Сенатский «комитет тринадцати» включал в себя таких влиятельных политиков, как Уильям Сьюард, Бенджамин Уэйд, Стивен Дуглас, Роберт Тумбс, Джефферсон Дэвис и Джон Криттенден.

Именно последний набросал план, который предполагал ряд поправок к Конституции. В своем окончательном виде данные поправки гарантировали бы невмешательство федерального правительства в дела рабовладельческих штатов; запрещали рабство к северу от 36°30? с. ш. и защищали его неприкосновенность южнее этой линии на всех территориях, «имеющихся сейчас или приобретенных впоследствии» [536] ; запрещали Конгрессу упразднять рабство на каких-либо федеральных владениях, расположенных на территории рабовладельческих штатов (форты, арсеналы, военно-морские базы и т. д.); запрещали Конгрессу упразднять рабство в округе Колумбия без согласия на то его жителей и до тех пор, пока его не упразднят в Виргинии и Мэриленде; отказывали Конгрессу в полномочиях препятствовать работорговле между штатами и предоставляли компенсацию рабовладельцам, пострадавшим от побега рабов в северные штаты. Эти поправки должны были носить постоянный характер и не могли быть отменены в будущем [537] .

Несмотря на односторонний характер такого «компромисса», некоторые республиканские бизнесмены, опасавшиеся того, что вызванная сецессией паника на Уолл-стрит выльется в очередную депрессию, убеждали лидеров партии пойти на него. Терлоу Уид (а значит, в какой-то мере и Сьюард) еще в декабре косвенно выражал готовность к компромиссу. Но в этот момент из Спрингфилда прозвучал призыв держаться стойко. «Не рассматривайте ни один вариант компромисса, где речь идет о расширении рабства, — писал Линкольн наиболее влиятельным сенаторам и конгрессменам. — Решительная схватка приближается, и лучше, если она начнется сегодня, чем завтра». Компромисс Криттендена, указывал Линкольн Уйду и Сьюарду, «заставит нас потерять все то, что мы приобрели на выборах… Обструкция южан и отделение рабовладельческих штатов… вновь превратит нас в рабовладельческую империю». Само понятие территориального компромисса, замечал Линкольн, «означает признание равенства рабства и свободы и предает все, за что мы боролись… Мы только что выиграли выборы под лозунгом справедливого отношения к людям. Сейчас же нам заранее говорят, что государство распадется, если мы не покоримся тем, кого мы победили… Если мы капитулируем, с нами будет покончено. Они будут экспериментировать над нами в свое удовольствие. И года не пройдет, как мы должны будем принять Кубу в качестве условия того, что южане останутся в Союзе» [538] .

Следуя рекомендациям Линкольна, все пять республиканцев в сенатском «комитете тринадцати» голосовали против предложения Криттендена. Руководствуясь тем соображением, что без поддержки республиканцев любой компромисс ничего не стоит, Тумбз и Дэвис также проголосовали «против», что не позволило принять компромисс с перевесом в один голос (7 против 6). После этого Криттенден представил свое предложение Сенату, где 16 января оно также было отклонено 25 голосами против 23, причем все 25 голосов принадлежали республиканцам. Четырнадцать сенаторов из отделившихся штатов или из тех, которые готовились отделиться, не голосовали. Хотя компромисс Криттендена и позднее выдвигался на первый план, оппозиция к нему республиканцев и безразличие южан обрекли его на неудачу [539] .

Значило ли это, что именно республиканцы лишили государство последней надежды на предотвращение распада? Скорее всего нет. Ни компромисс Криттендена, ни какая-либо иная мера уже не могли остановить сецессию. Никакой компромисс не мог отменить того, что спровоцировало отделение, — единогласного избрания северянами Линкольна. «Нам плевать на любые попытки компромисса», — писал один сепаратист. «Спасти Союз выше человеческих сил, так как его покинут все „хлопковые штаты“», — говорил Джефферсон Дэвис, а Джуда Бенджамин соглашался, что «не в нашей власти достичь урегулирования проблемы» [540] . Еще до обсуждения всех проектов компромисса и даже до фактического начала сецессии — 13 декабря — свыше двух третей сенаторов и конгрессменов семи южных штатов подписали обращение к своим избирателям: «Спор исчерпан. Все надежды на сохранение Союза при помощи парламентских комитетов, законодательных органов и поправок к Конституции утеряны… Честь, безопасность и независимость Юга будут гарантированы только Южной Конфедерацией» [541] . Делегаты от семи штатов, собравшиеся 4 февраля 1861 года в Монтгомери для основания нового государства, не обращали никакого внимания на усилия поборников компромисса в Вашингтоне.

Важно, однако, было то, что в Монтгомери оказалось представлено лишь семь штатов. К февралю 1861 года главной целью дипломатических маневров стало удержать от выхода остальные восемь. Легислатуры пяти из этих штатов приняли решения о созыве конвентов [542] , однако избиратели Виргинии, Арканзаса и Миссури сформировали в конвентах юнионистское большинство, а избиратели Северной Каролины и Теннесси, которым был дан выбор голосовать за или против созыва конвента, высказались отрицательно. Хотя Конфедерация послала эмиссаров в конвенты штатов Верхнего Юга с предложением присоединиться к ней, конвенты в Миссури и Арканзасе в марте отвергли сецессию (Арканзас — незначительным перевесом голосов), а Виргиния сделала то же самое 4 апреля при соотношении голосов 2 к 1. Основной причиной таких решений была меньшая концентрация рабов на Верхнем Юге. Рабы составляли 47% населения штатов Конфедерации, но лишь 24% — на Верхнем Юге. 37% белых семейств Конфедерации владели рабами, тогда как всего 20% — в штатах Верхнего Юга [543] .