Палата представителей создала следственный комитет по делу о контрактах, вынесший в середине 1862 года порицание Кэмерону за неудовлетворительное управление. К тому времени Линкольн уже давно избавился от министра, отправив его посланником в Россию. Новым военным министром стал Эдвин Стэнтон — адвокат из Огайо с пронзительным взглядом и невероятной работоспособностью, недолгое время служивший генеральным прокурором в администрации Бьюкенена. Демократ, бывший к тому же невысокого мнения о Линкольне, Стэнтон после своего назначения в январе 1862 года военным министром резко поменял и свои политические пристрастия, и отношение к президенту. Он прославился неподкупностью и бесцеремонным отношением не только к военным подрядчикам, но и вообще ко всем окружающим.

Еще до новой метлы Стэнтона сумбурная мобилизация 1861 года практически закончилась. Снабженческий аппарат армии перестал набивать себе шишки, более того, в работу была привнесена толика эффективности. Экономика Севера развернула производство на нужды армии в таких масштабах, что федеральные войска вскоре стали самой откормленной и щедро экипированной армией в мире. Северяне были во многом обязаны этим Монтгомери Мейгсу, ставшему генерал-квартирмейстером армии Союза в июне 1861 года. Мейгс был одним из лучших в своем выпуске Вест-Пойнта и сделал блестящую карьеру в инженерных войсках. Он руководил, например, строительством нового купола Капитолия и прокладкой Потомакского акведука, снабжавшего водой Вашингтон. Его опыт в общении с военными подрядчиками позволял ему внести порядок в хаос контрактов, заключавшихся в первое время войны, и уменьшить масштабы воровства. Мейгс отстаивал конкуренцию везде, где это было возможно, вместо применения системы определения цены «издержки плюс фиксированная прибыль», которая так нравилась производителям, которые, раздувая расходы, увеличивали и свои прибыли.

Почти все, что было необходимо армии, за исключением оружия и продовольствия, поставлялось квартирмейстерской службой: форма, шинели, обувь, вещмешки, зарядные сумки, фляги, столовые приборы, одеяла, палатки, бараки-времянки, лошади, мулы, корм, упряжь, подковы и передвижные кузницы, повозки, уголь или дрова для топки; в ее ведении находились корабли для снабжения войск по воде, а также склады для централизованного хранения и распределения припасов. Требования к материально-техническому обеспечению армии Союза были гораздо выше, чем у конфедератов. В основном военные действия велись на Юге, то есть «серые» были ближе к источникам снабжения. Вторгшиеся на территорию южных штатов северяне, наоборот, вынуждены были разворачивать сети извоза, служебных железных дорог и портов. В среднем в армии Севера, действовавшей на вражеской территории, на каждые сорок человек полагалась одна повозка, а на два-три человека — одна лошадь (включая кавалерийских и тягловых) или мул. Таким образом, ударной армии из 100 тысяч человек требовалось 2500 транспортных повозок и по крайней мере 35 тысяч животных, а также 600 тонн продовольствия ежедневно. Хотя во время некоторых знаменитых эпизодов войны — Виксбергской кампании Гранта или марша Шермана через Джорджию и обе Каролины — армии Союза отрывались от своих баз и снабжались за счет местного населения, такие случаи все же были исключением.

Мейгс, блестяще выполнивший свою миссию, также был безвестным героем войны, только со стороны северян. Под его контролем было потрачено 1,5 миллиарда долларов — почти половина прямых военных расходов Союза. Он заставил действующую армию отказаться от использования больших и тяжелых палаток «Сибли и Адамс» и перейти на легкие двухместные, которые солдаты-янки прозвали «собачьими» палатками, а их потомки — «щенячьими». Квартирмейстерская служба снабдила изготовителей одежды точными мерками для пошива формы — это привело к появлению стандартных размеров гражданской одежды, вошедших после войны в обиход. Постоянная нужда солдат в новой обуви подтолкнула к повсеместному внедрению новой машины для пришивания заготовки к подошве. В этом и многих других аспектах Мейгс и его служба оставили неизгладимый след в жизни американцев.

Как на Юге, так и на Севере волонтерские полки оставались тесно связанными со штатами, где они были набраны. Волонтеры сами избирали многих офицеров, а губернаторы назначали остальных. Роты, а порой и целые полки, часто состояли из добровольцев, набранных в одном и том же поселке, городе или округе. Роты из близлежащих городов сводились в полки, получавшие цифровое обозначение в хронологическом порядке их образования: например, 15-й Массачусетский пехотный, 2-й Пенсильванский кавалерийский, 4-я Огайская добровольческая артиллерийская батарея и т. д. Некоторые роты и полки формировались и по принципу национальной принадлежности: 69-й Нью-Йоркский был одним из многих полков, состоявших из ирландцев, 79-й Нью-Йоркский был полностью укомплектован шотландскими горцами, одетыми в килты, во многих полках большинство составляли солдаты немецкого происхождения. Случалось, что в одну роту или полк входили братья, кузены, отцы и дети. Жители одной местности или одного происхождения сохраняли сильное чувство локтя, что помогало поднимать боевой дух как в тылу, так и на фронте, хотя, с другой стороны, такое преимущество оборачивалось внезапным горем семьи или округи, если такой полк оказывался наполовину выкошен в битве, что случалось довольно часто.

Стандартно укомплектованный полк в обеих противоборствующих армиях состоял из тысячи человек, сведенных в десять рот, однако в течение нескольких месяцев погибшие и демобилизованные по болезни существенно уменьшали его ряды. Медицинское освидетельствование рекрутов зачастую было поверхностным. Последующее расследование обстоятельств вербовки в союзные войска показало, что 25% рекрутов следовало отправить домой по состоянию здоровья — многие из них вскоре были комиссованы из действующей армии. В течение года после своего формирования численность среднестатистического полка уменьшилась вдвое или даже больше вследствие болезней, боевых потерь и дезертирства. Вместо того чтобы зачислять новых добровольцев в старые полки, штаты, гордясь количеством выставленных частей, предпочитали формировать новые. Из 421 тысячи добровольцев, поступивших в армию на трехлетний срок, только 50 тысяч пополнили состав старых полков. Профессиональные военные критиковали такой подход за неэффективность и трату времени. В результате части были далеки от оптимальной численности, к тому же бывалые ветераны лишались возможности обучать необстрелянных новобранцев. В 1862 и 1863 годах многие ветеранские полки шли в бой, имея в составе лишь 200–300 человек, тогда как новые несли необязательные потери по причине неопытности солдат.

Заслуженные солдаты также сожалели о практике избрания офицеров в добровольческих полках. Если предположить, что армия не является политическим институтом, что в ней царят тяжелое учение, суровая дисциплина и беспрекословное подчинение приказам, то тогда, действительно, выборы офицеров ни к чему. Однако в американской традиции граждане даже на военной службе остаются гражданами. Они голосовали за конгрессменов и губернаторов, так почему бы им не выбирать и капитанов с полковниками? В начале стихийной мобилизации 1861 года потенциальные офицеры самонадеянно полагали, что военные навыки можно быстро приобрести. Суровая действительность разрушила это представление. Многие офицеры, получившие назначения, благодаря своему политическому влиянию, расписались в полной некомпетентности. Солдат Пенсильванского полка летом 1861 года сетовал: «Полковник Робертс показал себя несведущим в простейших маневрах войск. В нашем полку полностью отсутствует всякая стройность… Ничему не уделяется своевременное внимание, никто не заглядывает в завтрашний день… Нас вполне справедливо можно назвать сбродом, не годящимся для встречи с настоящим врагом». Офицеры, поддавшиеся панике при Булл-Ране и оставившие своих солдат самостоятельно отражать атаки врага, были признаны виновными в беспорядочном бегстве нескольких федеральных полков. «Лучше обидеть тысячу амбициозных соискателей воинского звания, — комментировала Harper’s Weekly, — чем лицезреть еще одно бегство, во главе которого будут полковники, майоры и капитаны» [645] .

Только 22 июля, на следующий день после поражения при Булл-Ране, союзный Конгресс одобрил создание военных советов, которые должны были принимать у офицеров экзамены и смещать тех, кто их не пройдет. В течение следующих нескольких месяцев сотни офицеров были уволены или подали в отставку добровольно, чтобы не встречаться с экзаменационной комиссией. Это не положило конец практике выборности офицеров или их назначения губернаторами по политическим мотивам, но хотя бы установило минимальные стандарты компетентности для таких назначенцев. По мере того как война затягивалась, присвоение офицерского звания за боевые заслуги становилось все более популярной мерой в ветеранских полках. К 1863 году союзная армия почти прекратила избирать офицеров.