Я уже собирался уходить, когда Семён вдруг повернулся ко мне:

— Егор Андреевич, чуть не забыл! — он хлопнул себя по лбу. — Мы эту… потaшь-то наделали за два дня. Два горшка полных!

— Потaшь? — я замер на месте, не веря своим ушам. Вот это была хорошая новость!

— Ага, — кивнул Семён. — Как вы учили — золу вымачивали, процеживали, выпаривали. Получилось, кажись, хорошо.

— Молодцы! — я не скрывал радости. — Настоящие молодцы! А глины не додумались насушить красной?

— Всё сделали, барин, — Семён расплылся в улыбке. — И даже покрошили её мелко-мелко, прям в пыль. Ребятня целый день толкли, аж руки посбивали.

Это было даже больше, чем я ожидал. С потaшем и красной глиной мы сможем…

— Ну что ж, — я улыбнулся, глядя на удивлённые лица мужиков, — тогда нужно добывать металл.

Работа закипела быстро. Я развёл под ретортой сильный огонь. Внутри начался процесс — вода, оставшаяся в поташе, превращалась в пар, который, проходя через раскалённый уголь, преобразовывался в смесь газов, богатую водородом и угарным газом. Именно эта смесь и была нам нужна для восстановления металла из глины.

К отверстию в крышке я приладил глиняную трубку и направил её в другой сосуд, наполненный глиной, которую ребята перетёрли в порошок. Семён смотрел на всё происходящее с нескрываемым изумлением.

— Сейчас газ пойдёт через глину, — пояснил я ему. — И начнётся самое главное.

— Это как в прошлый раз? — спросил Семён.

— Да, металл из глины делать будем, — ответил я, не отрывая взгляда от нашей конструкции. — Газ заберёт кислород из неё, и уже потом можно будет собирать металл.

Гришка удивленно хлопал глазами не представляя как такое может быть. Но я был уверен в успехе — химические реакции подчиняются строгим законам, и результат будет именно таким, как я рассчитывал. Тем более, у нас уже один раз так получилось.

Процесс шёл медленно. Из трубки появился сизый дымок, который начал проходить через слой глины. Я внимательно следил за тем, чтобы огонь под ретортой не угасал.

Во второй половине дня закончили возиться с светильным газом и оставили глину остывать, а сами сели перекусить.

Ну а после пришли пробовать собирать металл. Я каждому раздал по магнетиту, чтоб каждый из них прочувствовал каково это собирать металл из глины.

— Смотри-ка, дело пошло! — воскликнул Семён, когда металл начал прилипать к камню.

Солнце клонилось к закату, а мы всё работали. Руки были в глине, лица почернели от копоти, но никто не жаловался. Все на столько были увлечены процессом, что не заметили как наступил вечер.

Петр заметил:

— А глина-то белая остаётся. Глядите, как мука!

— Это каолин, — объяснил я, разглядывая белоснежный остаток. — Ценная вещь, между прочим. Отложим в сторону — пригодится для внутренней обмазки кузнечной печи. А потом, глядишь, и фарфор освоим.

— Фарфор? — изумился Гришка.

— Именно, — кивнул я. — Но это потом. Сейчас главное — металл.

Когда стемнело, мы наконец остановились. Я собрал все наши металлические трофеи и взвесил в руке.

— Килограмма два, — объявил я с гордостью. — Для первого раза неплохо.

Мужики с уважением смотрели на металлические крошки, которые мы складывали в небольшое корыто.

Белую глину мы аккуратно собрали в мешки из холстины. Её набралось около двадцати килограммов — примерно то, что я и ожидал при выходе металла в десятую часть от исходного сырья.

Мы сидели у костра, уставшие, но довольные. Два килограмма металла лежали рядом — первый шаг к большим переменам.

— С этим металлом мы ещё такого наделаем, — я смотрел на огонь, представляя будущие возможности. — И это только начало, мужики.

За следующие пару дней мужики достроили оба дома и заканчивали укладывать солому на крышу. С первыми лучами солнца начался долгожданный переезд Фомы с Пелагеей и Петра с семейством.

— Ну, с Богом! — перекрестился Фома, берясь за сундук с пожитками с одной стороны, а с другой подхватил Митяй.

Пелагея семенила рядом, прижимая к груди узелок с иконами.

— Ты смотри, не урони! — причитала она. — Там же бабкино приданое!

— Двадцать лет не ронял и сейчас не уроню, — буркнул Фома, но на всякий случай перехватил сундук поудобнее.