В этот же момент по той же дороге, где только что скакала Надежда Андреевна, выскочили четверо человек, тоже каждый одвуконь. Они двигались быстро, но осторожно, всматриваясь в следы на пыльной дороге. Заметив наше селение, переглянулись и прямиком направились к нам.

Спешились у моего дома. Один из них, видимо старший, в тёмно-зелёном кафтане с серебряными нашивками, обратился ко мне:

— Кто таков?

Голос у него был низкий, властный. За поясом пистолет, на боку — сабля. Лицо красное, усы торчком, глаза злые.

— Да крестьянин я, — ответил я, разводя руками, как бы показывая свою простоту. — Чем могу служить?

— Всадника видел? — спросил он, внимательно наблюдая за моим лицом.

— Да, проскакал вон по той дороге, — указал я чуть в сторону, на тропинку, ведущую к лесу.

Он прищурился, оглядывая двор, избу, меня. Остальные трое держались чуть поодаль. Один, самый молодой, всё время облизывал губы — нервничал.

— Врёшь! Крепостной! — крикнул мужик, выхватывая из-за пояса плетку. Остальные трое с перекошенными от злобы лицами сделали шаг в мою сторону.

Я же, не дожидаясь развития событий, перехватил уже замахнувшегося на меня плёткой мужика, рванул его на себя и швырнул через бедро. Да так, что из того весь дух вышел — грохнулся на землю и захрипел, пытаясь вдохнуть.

Те трое, увидев, что их человека бьют, чуть было не набросились на меня, но в этот момент с двух сторон с бердышами на них напали Иван и Пахом, словно из-под земли выросли.

— Стоять! — рыкнул Иван, упирая острие бердыша в грудь самого бойкого из троицы.

Они даже не успели сабли достать, как бердыши упёрлись им в горло и грудь. В глазах мужиков мелькнул страх — такого отпора они явно не ожидали.

— Сабли доставай, только медленно, — скомандовал я, выпрямляясь и отряхивая руки. — Двумя пальцами, вот так.

Первый, тот что повыше, с рассечённой бровью, медленно потянул саблю из ножен, но дёрнул рукой, пытаясь рубануть Пахома.

— Дурень! — только и успел выкрикнуть я, как Пахом, словно предвидя это движение, отскочил и рубанул бердышом по руке нападавшего.

Сабля упала на землю, а мужик взвыл от боли.

— Ещё дурить будете? — прорычал Иван, сильнее прижимая остриё к горлу второго. — Али по-хорошему оружие отдадите?

Оставшиеся двое переглянулись и, видя решимость в наших глазах, медленно достали и бросили сабли на землю. Первый, которого я уложил, уже поднялся на четвереньки, судорожно хватая ртом воздух. Я же забрал у него пистолет.

— Вяжите их, — скомандовал я. — Да покрепче.

Степан, наблюдавший за схваткой со стороны, быстро принёс верёвки. Мы споро связали мужиков, попутно обыскав и изъяв ножи, кошели.

Мы оттащили связанных от лошадей, усадив их под раскидистой липой. Лошади их, почуяв свободу, переминались с ноги на ногу, фыркая и мотая головами.

Буквально тут же из дома вышла Надежда Андреевна. Глаза её ярко блестели, а щёки раскраснелись — то ли от волнения, то ли от нашей быстрой расправы над преследователями.

— Ну, вы, барин, и выдали, — покачала она головой, окидывая взглядом связанных мужиков. — Не ожидала. Спасибо за помощь государству.

— Где там мои лошади? — продолжила она, поправляя простую, но добротную одежду. — У меня каждый миг на счету.

— Степан, лошадей веди! — крикнул я ему, и тот метнулся к себе.

— Может, этих возьмёте? — предложил я ей, кивая на восемь лошадей, оставшихся без хозяев.

Та посмотрела на лошадей оценивающим взглядом, словно прикидывая что-то в уме, но решительно мотнула головой:

— Нет, мне с моими привычней. Чужие кони в дороге подвести могут, а мои не подведут.

Пока Степан вёл её лошадей, я приблизился и спросил:

— Что с этими делать? — кивнул на связанных мужиков, сидевших чуть поодаль. Один из них смотрел на меня с такой ненавистью, что будь его взгляд кинжалом, я бы уже истекал кровью.

— По возможности в город, полиции сдай, — ответила она, поправляя ремень на поясе. — Я письмо напишу. Есть пергамент? — спросила она, глядя на меня испытующе.

— Есть, — кивнул я. — Машка, вынеси пергамент и чернила! — крикнул я в сторону дома.

Машка, словно только этого и ждала, пулей забежала в дом и спустя мгновения выскочила с двумя листами пергамента и чернильницей с пером. Я показал жестом за стол под яблоней, где мы обычно обедали в хорошую погоду.

Надежда Андреевна села, достала из рукава маленький нож и заточила перо несколькими точными движениями. Быстро что-то написала, явно дав понять своей позой и взглядом, что мне не стоит заглядывать. Закончив, она тут же свернула лист, вопросительно подняв взгляд.