Год 2 от основания храма. Месяц шестой, Дивийон, великому небу посвященный и повороту к зиме светила небесного. Город Уллаза. Страна Амурру. (где-то между Бейрутом и Триполи. Совр. Ливан).

«Они разбили лагерь в Амурру… Они опустошили его народ и его землю, как будто их никогда не существовало.». Так написал неизвестный египтянин на стене храма в Мединет-Абу, но Тимофей об этом не знал. Он просто бродил по городу, который был теперь бледной тенью самого себя. Жемчужина земли, которую египтяне называли Верхний Речену, место, где поклонялись Баалу и Амону, Аштарт и Сету, когда-то предала своего повелителя и переметнулась к хеттам. Амурру это не помогло, хетты их не защитили, как не защитили самих себя.

Уллазу едва начали очищать от руин. Важнейший порт и процветающий город заселили новые люди. «Северяне, пришедшие отовсюду» перебили здешних мужчин и взяли за себя их женщин. Всю знать, прятавшуюся в цитадели, заморили голодом в длинной осаде, а тех, что сбежал, нашли потом мертвыми на дороге. Их иссушенные солнцем тела уже заносил песок. Они пережили войну, но их убила пустыня. Не добраться в Страну Возлюбленную без воды и припасов. Слишком далеко Библ, где стоял египетский гарнизон.

Уллазе пришлось туго. Ничего не осталось от ее былой красоты. Только кучи кирпича на месте ее храмов, и свежеслепленные хижины на месте ее дворцов.

— Однако! — крякнул дядька Гелон, увидев сотни кораблей, стоявших в порту Уллазы и вытащенных на берег.

Куда ни кинь взгляд, везде слонялось великое множество народу самого непривычного вида. Разноязыкая толпа, собравшаяся здесь со всех концов света, поражала разнообразием одежд, оружия и говора. Пеласги с перьями на голове, карийцы из Лукки в разноцветных головных повязках и шарданы в рогатых шлемах, — вся эта толпа гомонила, жгла костры и жарила рыбу, которую поймала тут же. Даже представить невозможно, как еще накормить такую прорву народу. Голозадые мальчишки пасли овец и коз, которых пришельцы тащили с собой даже на кораблях.

— Да что тут происходит? — прошептал про себя Тимофей, волосы которого вновь встали на затылке дыбом, предупреждая об опасности. Он даже прощальных слов Энея не успел вспомнить, сердце само подсказало, что здесь затевается что-то немыслимое.

— Не нравится мне все это, — бормотал он, пока два их корабля причаливали в порту.

В Уллазе нет ни писцов, ни пошлин. Город взяли пару лет назад, и здешняя торговля просто исчезла. Самую малость перестарались парни, штурмуя город. В кровавом угаре под нож пошли и купцы, и умелые мастера, и все грамотные люди. А много ли толку от душегубов, что не первый год пенят веслами воды Великой Зелени? Если и есть среди них мастера, то только такие, что могут сковать наконечник копья или слепить незамысловатый горшок. А такое на сторону не продать. Этого добра везде навалом. Вот потому-то здесь дорога любая ткань, и здешние мужики щеголяют в одних набедренных повязках. Если и есть у кого плащи, то их берегут до зимы, ибо ценность великая. В коротких хитонах щеголяют лишь немногочисленные бабы, а дети обоих полов и вовсе бегают голышом.

В город они с дядькой прошли свободно. Двое стражников посмотрели на них равнодушно и отвернулись. Копий нет, мечей нет, и ладно. А то, что с ножом, так ведь свободные мужи. Ножи можно.

— А чего это здесь творится, уважаемые? — вежливо спросил Гелон у стражников. — Откуда народу столько?

— Да в Египет собрались все, — зло оскалился стражник. — Люди говорят, сам великий царь на поселение морской народ зовет. В шарданы(1) к себе. И наделы с доброй пашней дает. Вон сколько охотников набежало. Весь безземельный сброд сюда приплыл, от Арцавы до Аскалона. Уже и в гавань не вмещаются!

— В шарданы, ишь ты! — задумался Гелон. — Завидная служба. Фараон, говорят, шарданам своим зерном, пивом и тканью платит. Неужто столько воинов нанять хочет?

— Люди так говорят, — равнодушно пожал плечами стражник и отвернулся.

— Ты во дворец сходи, — подсказал второй вояка. — Ты же из знатных людей, по одежке видать. Тебе царь все расскажет.

— Скорее бы вы уже уплыли отсюда, — процедил первый. — Никакого продыху от вас, бродяг проклятых, не стало. Провались вы все в самый Аид…

— Сам-то кто? Не бродяга? — зло пробурчал Тимофей и потащил дядьку за локоть.

Город поразил его грязью и неприбранными следами пожаров. Как будто царь Уллазу захватил, а потом у него внезапно силы закончились. Лишь кое-где начали разбирать руины, очищая центр, но в остальном город выглядел почти так же, как после штурма. Лишь в паре мест подлатали стены, да молодые деревца стали пробиваться на кучах мусора. На пустырях возникали новые кварталы, точь-в-точь похожие на старые. Сложенные из саманного кирпича лачуги с плоскими крышами, прилепившиеся друг к другу глиняными боками. Они сливались с уцелевшими домами, образуя кривые улочки, перемежающиеся руинами и пожарищами.

— Нечем платить ему за работу! — осенило вдруг Тимофея, и Гелон согласно кивнул. — Мастеров побил, а из воинов никто трудиться не желает. Да, дядька?

— Ага, — многозначительно кивнул тот. — Я вот уж и забыл, каково это, землю пахать. Ни охоты у меня к этому нет, ни умения. Я давно и что знал, забыл. В караванной страже два десятка лет отходил, а потом войной живу вот.

— Да и я так же, — неохотно признал Тимофей. И вроде как есть мечта жить сыто на своей земле, а как представишь, что нужно за сохой ходить и каждому колосу кланяться, так с души воротит. Лучше глотки резать, чем такая жизнь.