Дверь нужной квартиры на третьем этаже была приоткрыта. Хавьер вытащил из-за пояса «Глок» с глушителем и вошёл внутрь тенью.

Внутри царил порядок, нарушенный профессиональным обыском. Не погром, а хирургическая операция.

В центре гостиной на полу лежал мужчина лет пятидесяти. На его рубашке расплывалось несколько тёмных пятен. Его просто казнили.

Хавьер опустился на колено рядом с телом. Кто ты? И почему ты был последним, с кем говорила Люсия?

Он осматривал комнату. Что-то было не так.

Правая рука убитого была в крови. Он лежал на боку, и под ним, на светлом паркете, виднелось что-то тёмное. Хавьер осторожно приподнял плечо мертвеца.

Он перестал дышать.

Умирая, мужчина успел нарисовать пальцем в собственной крови странный символ. Он был похож на стилизованный лабиринт или кельтский узел. Это было послание.

Хавьер не понимал его смысла, но чутьё кричало, что это — ключ. Он быстро достал телефон и сфотографировал рисунок.

Тихий скрип половицы в коридоре заставил его вскинуть голову.

Он не был один.

Они вернулись.

Из дверного проёма высунулся ствол с глушителем. Хавьер откатился за диван в тот самый момент, когда пуля вонзилась в паркет там, где только что была его голова.

Короткий, глухой хлопок. Ещё один. Пули прошивали обивку дивана.

Хавьер ответил вслепую, стреляя в сторону дверного проёма. Не убить. Подавить. Заставить их спрятаться.

Он услышал приглушённый вскрик и звук падения тела. Одного зацепил. Но их было больше.

Он вскочил и рванулся к окну. Перестрелка в тесной квартире была самоубийством. Его цель — не победить. Выжить.

Ещё один выстрел чиркнул по левому боку, чуть выше пояса. Жгучая боль. Адреналин тут же приглушил её.

Морщась от боли в боку, он с разбегу ударил в раму правым. Стекло разлетелось с сухим треском. Хавьер прыгнул.

Приземление на металлический козырёк подъезда было жёстким. Не останавливаясь, он спрыгнул на асфальт, перекатился и скрылся за мусорными баками. Он замер, тяжело дыша, прижимая руку к кровоточащему боку.

Из подъезда вышли трое.

Они двигались со слаженностью, которую дают годы тренировок. Никакой суеты. Один прикрывал, двое вытаскивали раненого. Они не стали его искать. Словно он был не угрозой, а досадной помехой.

Они погрузили раненого в неприметный седан и спокойно уехали.

Хавьер смотрел им вслед. Холодный ночной воздух остужал кожу. Боль в плече становилась острее, превращаясь в злой, сфокусированный огонь.

Это были не бандиты. Это были профессионалы высочайшего класса. Призраки.

И он только что попал на их радар. Он больше не был охотником. Теперь он сам стал дичью.

Шум только начинался.

Дмитрий Воронов не любил спешки. Особенно по утрам. Спешка — удел курьеров и дилетантов. Вечная попытка наверстать упущенное суетой. Он же предпочитал начинать день с ритуала. С медленного, почти медитативного процесса, который настраивал его разум на нужный лад.

Его кабинет в одном из безликих зданий на Фрунзенской набережной был аномалией. Островком личного вкуса в океане казённой функциональности. Вместо стандартных портретов и карт мира — тёмные книжные шкафы из морёного дуба, забитые томами поэзии Серебряного века.

Вместо дешёвых репродукций с видами Кремля — одна большая, почти гипнотическая картина Ротко на стене. Два вибрирующих прямоугольника цвета запёкшейся крови и ночного неба.

Воздух в кабинете пах не пылью и бумагой, а крепким кофе и старой кожей переплётов.

Сейчас этот аромат был особенно густым. Воронов медленно, тонкой струйкой, переливал свежесваренный в медной турке кофе в маленькую фарфоровую чашку. Кофе был чёрным, вязким. Он наблюдал, как пар лениво поднимается к потолку, и только потом перевёл взгляд на женщину, стоявшую у большого настенного экрана.

Лена Орлова, его лучший психолог-аналитик, была прямой противоположностью этому кабинету. Холодная, точёная, в строгом сером костюме, она сама казалась частью мира цифр и протоколов. Её светлые волосы были стянуты в тугой узел, на лице ни грамма косметики. Она смотрела на застывшее на экране изображение — размытый снимок стамбульской улицы после бойни.

— Операция проведена грязно, — начала она без предисловий. Голос ровный, будто она зачитывала сводку погоды. — Множество свидетелей. Стрельба в жилом квартале. Для уровня Хелен Рихтер — это показательный провал. Они оставили…