И смеясь, оба начальника рванули разнообразить свой день частичкой радости.

Глава 5

Авиация — это про интуицию, брат

Сентябрь 1937 года. Аэродром Лос-Альказарес, пригород Картахены.

Лёха с Николаем Остряковым сидели в курилке, что пряталась в полутёмной нише между техническими складами и столовой. Сентябрьский вечер был тёплым, но с моря тянуло сыростью, и табачный дым, не рассеиваясь, растворялся в воздухе — фанатическими кольцами, линиями и спиралями, периодически обволакивая сидящих, как пелена.

Остряков дымил вонючей испанской самокруткой — терпкой, с запахом скипидара и «выдержанных носков», как выразился Лёха, — свернутой из клочка папиросной бумаги и щедро набитой крепким, душистым табаком. Курить это сооружение можно было только при полном отсутствии обоняния, но Остряков делал это методично, с видимым удовольствием. Привычка — наше всё!

Лёха, напротив, пытался бросить в очередной раз. Третий или четвёртый с начала года. Следуя заветам Марка Твена — «Бросить курить — проще простого. Я сам бросал тысячу раз», — Лёха сидел, сложив руки на груди, втягивая носом тот самый дым, от которого и зарекался. В этот момент он был, как сам шутил, «пассивным курильщиком со стажем».

— Ну чего, сильно тебя натянули на разборе? — спросил он, не глядя, уставившись куда-то в темноту между складами и столовой.

Остряков неопределённо махнул рукой. Жест можно было трактовать как угодно: от «фигня полная» до «сидеть пока не могу». По тому, как он судорожно затянулся и скривился, Лёха предположил, что всё-таки имел место второй вариант. Поимел место… как следует поимел место… сидения… Николая.

— А то ты не знаешь! — выдохнул Николай, выпуская облако дыма через нос. — Как всегда. Начали за здравие…

Лёха усмехнулся, кивнул, глядя на багровую точку на конце папиросы, и потянулся за своей кружкой с кофе, который уже остыл…

А началась эта история, как это обычно и бывает на флоте и в авиации — а особенно во флотской авиации — с бардака.

Сентябрь 1937 года. Аэродром авиазавода в Аликанте.

Лёха, между прочим, с недавних пор снова был истребителем. Вернулся, как говорил сам, «к истокам». Уже почти неделю назад он вместе с Васюком съездил на раздолбанной аэродромной полуторке на завод в Аликанте.

Там, на заводике, им удалось забрать два новых истребителя И-16 испанской сборки.

В крыльях Лёхиного самолёта красовалась пара массивных пулемётов Гочкис, переделанных под ленточное питание — Лёха сам их и притащил с морского склада в Картахене. Лёха заржал, глядя на торчащие из крыла стволы. Васюк непонимающе уставился на командира.

— «Писька ишака» — так их мой стрелок, Алибабаевич, называл! — утирая слёзы, пояснил Лёха не заставшему туркменского стрелка белорусу.

— Вот смотри, так оно и есть — писька ишака! — он ткнул пальцем в торчащий ствол в перфорированном кожухе.

Васюк тем временем уже нырнул с головой внутрь своего «ишачка» и, казалось, светился от восторга торчащим из кабины задом.

В трудную годину белорусский воин, оказавшись в Испании без командования и на птичьих правах, не растерялся и, как бездомный кот, ловко прибился к морской эскадрилье в Картахене. Командование аэродрома не возражало — напротив, с восторгом поддержало появление нового кадра в рядах добровольцев. Времена были такие — каждый лётный зад был на счету, а тут лишний человек с руками, глазами и опытом — почти подарок.

Васюковский же экземпляр был вооружён аж четырьмя ШКАСами — пара синхронных над мотором и по одному на каждое крыло. Откуда взялись эти дефицитные, как наркомовский паёк, пулемёты и как испанцы сумели поставить синхронизаторы — оставалось тайной, покрытой туманом военной испанской смекалки.

Но больше всего обоих порадовало сердце каждой машины. На обоих стояли двигатели Hispano-Suiza — двоюродные братья советского М-25, с общим предком в лице американского Райт-Циклона.

Пробный вылет состоялся тем же днём.

Ну что сказать… Самолёт произвёл на Лёху сильное и неоднозначное впечатление. Нет, он шикарно летел — спору нет. Бодро тянул вверх, шустро реагируя на ручку и педали, но…

Во-первых — дуло. Не в переносном смысле, а в самом что ни на есть прямом. Даже спрятавшись за передним козырьком, с открытым фонарём — обдувало нашего попаданца по полной. Привыкший к уютной кабине «Энвоя», закрытому «стеклянному аквариуму» «Шторьха» и даже застеклённому носу СБ, Лёха по-настоящему прочувствовал встречный поток воздуха.