Она аккуратно положила пинцет и взяла другой инструмент — миниатюрные плоскогубцы.

— У нас есть его психологический профиль. Его сестра — его единственная уязвимость. Он загнан в угол. Без ресурсов. Без поддержки. Он начнёт делать ошибки. Он сам выведет нас на цель.

Она осторожно, с выверенным давлением, выпрямила погнутые зубцы шестерёнки.

— Продолжайте пассивное наблюдение. Активируйте все наши источники в криминальной среде. Рано или поздно ему понадобится помощь. И мы будем ждать.

Она отключила связь.

Снова взяла пинцет и с ювелирной точностью установила исправленную деталь на место. Затем аккуратно завела механизм.

Из шкатулки полилась чистая, хрустальная мелодия. Идеальная гармония, рождённая из хаоса.

Хелен позволила себе едва заметную, холодную улыбку. Порядок будет восстановлен. Всегда.

Хавьер сидел на краю кровати, напротив Люсии. Он стёр диаграмму, но она всё ещё стояла перед его глазами. Он чувствовал себя так, словно его выпотрошили. Вся его тактика, весь его опыт, все его навыки оказались бесполезны. Он мог защитить её тело, но он понятия не имел, как сражаться с тем, что поселилось в её голове.

Он в отчаянии потянулся и осторожно взял её руку. Кожа была прохладной, но не ледяной.

— Люсия… — его голос был хриплым, сорванным. Он не узнавал его. — Что они с тобой сделали, а? Скажи мне.

Она не реагировала.

— Этот скорпион… на стекле… Это из-за меня, да? — он сжал её руку чуть сильнее, пытаясь пробиться сквозь пустоту. — Они пришли за мной. А попали в тебя. Прости меня…

Слова застряли в горле. Он никогда не извинялся. Он не умел.

— Ты меня слышишь? Люсия… сестрёнка… — он перешёл на испанский, язык их детства, язык, на котором они шептались по ночам, строя планы побега из их маленького сонного городка в Андалусии. — Просто… дай мне знак. Что ты ещё там. Что угодно. Пожалуйста…

Его мольба повисла в спёртом воздухе номера, пропитанном запахом безысходности. Её лицо оставалось бесстрастным. Он был готов закричать, разнести эту комнату на куски, но это бы ничего не изменило. Он был в тупике.

В этот момент тишину разорвала резкая, назойливая вибрация.

Хавьер вздрогнул. Звук исходил из его сумки. Он отпустил руку Люсии и, нахмурившись, полез внутрь. На дне, среди запасных обойм и бинтов, вибрировал тонкий, дешёвый телефон. Одноразовый. Зашифрованный. Его «телефон судного дня», контакт, который он не использовал уже два года.

Он достал его. Руки слегка дрожали. Он не ждал звонков. Звонок означал, что случилось что-то непоправимое. На экране светилось уведомление об одном новом сообщении.

Он открыл его.

Короткая строка текста на белом фоне. Без подписи. Без номеров.

Хавьер прочитал сообщение. Потом ещё раз. И ещё. Пять коротких фраз, которые прозвучали в его голове как приговор.

Каждый инстинкт, отточенный годами выживания в самых грязных дырах мира, кричал ему, что это ловушка. Классическая. Выманить цель на открытое пространство. Навязать свои условия. Лишить преимущества. «Будьте один». Это словосочетание было красным флагом, сигнализацией, воющей в его мозгу. Никогда. Никогда не идти на встречу, условия которой диктует враг. Это была первая заповедь.

Он поднял взгляд на Люсию. Она всё так же сидела на кровати, безмолвная и пустая. В её глазах отражался мигающий неон из окна. Он вспомнил диаграмму на стекле. Сложную, чужую, разумную.

Его правила больше не работали. Его опыт оказался бесполезен против этой новой, непонятной угрозы. Он мог бежать. Прятаться. Меняя города, отели, личности. Но он не мог бежать от того, что было внутри неё. Рано или поздно оно бы его уничтожило. Или её.

Он посмотрел на свои часы. 10:47. У него было чуть больше трёх часов, чтобы принять решение.

Решение, которое он уже принял.

Он встал. Подошёл к столу, где лежал его «Глок». Проверил магазин. Семь патронов. Мало. Слишком мало. Он достал из сумки последнюю обойму, дозарядил. Щелчок патрона, входящего в патронник, был единственным определённым звуком в этом мире, полном тумана и безумия.

Он пойдёт.

Потому что бежать больше было некуда. Потому что бездействие было таким же выбором, как и действие. И оно вело к гарантированной смерти. А эта встреча, эта ловушка, давала хотя бы один шанс из тысячи.

Призрачный. Смертельный.

Но единственный.

Центральный вокзал Гамбурга гудел на тысяче языков. Воздух, плотный и влажный от тумана снаружи, здесь был пропитан запахами, которые смешивались в один тошнотворный коктейль: горячие крендели, дешёвый парфюм, антисептик и едва уловимая вонь сырых пальто.

Неоновые вывески отражались в мокром гранитном полу, который ещё не высох после утренней уборки, размазывая названия городов в яркие, нечитаемые кляксы. Для тысяч людей это было место транзита. Для Хавьера Рейеса — сектор огня.