Традиционно в XVIII веке судьи назначались в суды в силу своего социального и политического положения, а не благодаря своим юридическим знаниям; многие из них даже не имели юридического образования. От них ожидалось, что они будут осуществлять широкую, плохо определенную магистерскую власть, соответствующую их социальному положению; они считались членами правительства и оставались тесно вовлеченными в политику. Например, в колониальный период Томас Хатчинсон из Массачусетса, который не был юристом, одновременно занимал должности главного судьи высшего суда, лейтенанта-губернатора, члена совета или верхней палаты и судьи по завещаниям округа Саффолк в Массачусетсе.

Подобные традиционные представления о судебной власти были перенесены в эпоху революции и ранней республики. Во время революции Томас Маккин был делегатом Континентального конгресса от штата Делавэр и даже занимал пост президента конгресса, одновременно являясь главным судьей Верховного суда Пенсильвании. В Коннектикуте в начале XIX века Джонатан Брейс был одновременно членом совета Коннектикута (верхней палаты штата), судьей окружного суда, судьей суда по завещаниям, прокурором штата Хартфорд и судьей городского суда. [1021] План Виргинии на Конституционном конвенте 1787 года предлагал, чтобы национальная исполнительная власть объединилась с несколькими членами национальной судебной системы и образовала «совет по пересмотру» для контроля за всеми законами, принятыми Конгрессом и законодательными органами каждого штата. Хотя это предложение, созданное по образцу аналогичного совета в Нью-Йорке, не было окончательно одобрено конвентом, сам факт того, что Мэдисон, Вильсон и другие яростно отстаивали эту комбинацию, говорит о том, что многие лидеры продолжали считать судей скорее политическими магистратами, чем экспертами в области права, отделенными от политики.

Такое же традиционное мышление повлияло на назначение и поведение новых федеральных судей в 1790-х гг. Вашингтон, конечно, гораздо меньше интересовался судебным опытом своих назначенцев, чем их политическим характером. Хотя Джей был главным судьей Нью-Йорка, он проработал на этом посту всего несколько недель. У Иределла до назначения в Верховный суд было менее шести месяцев судебного опыта, а Уилсон никогда не работал судьей штата. [1022] Из двадцати восьми человек, заседавших в федеральных окружных судах в 1790-х годах, только восемь занимали высокие судебные должности в своих штатах, но почти все они были видными политическими деятелями. [1023] Они рассматривали свою работу в суде как продолжение своей общей политической деятельности; некоторые из них даже продолжали оказывать политическое влияние, писать политические статьи для газет и передавать патронаж федералистов в своих округах, сидя на скамье подсудимых.

Вероятно, самым ярким примером магистерского поведения судей в 1790-х годах был политический характер их обвинений большим присяжным. Эти обвинения были не просто узкими трактатами о тонкостях права; это были широкие политические заявления, которые часто печатались в газетах, а затем перепечатывались и распространялись по всей стране. Судьи-федералисты воспользовались этими торжественными случаями, чтобы разъяснить гражданам их обязанности и ответственность за поддержку зарождающегося национального правительства и раскритиковать тех, кто, как им казалось, выступал против федералистской администрации. [1024] Поначалу подобное политическое поведение не показалось большинству людей нетрадиционным: колониальные судьи часто читали присяжным лекции о политике. [1025] Подобная практика была лишь одним из аспектов досовременного магистерского характера судов XVIII века. Например, во время суда над мятежниками во время Восстания виски никто не возражал против четких указаний судьи Уильяма Патерсона присяжным признать подсудимых виновными. Что касается намерений подсудимых, судья Патерсон заявил: «К несчастью, нет ни малейшей возможности для сомнений… Преступление доказано». Подобные указания все ещё считались обычными в конце XVIII века. [1026]

Поэтому вполне понятно, что вспыльчивый и резкий Сэмюэл Чейз из Мэриленда, назначенный в Верховный суд в 1796 году, не видел ничего плохого в том, что, сидя на скамье подсудимых, он открыто выступал от имени федералистов. Более того, он, вместе с Бушродом Вашингтоном, своим коллегой по Верховному суду, даже открыто агитировал за переизбрание президента Адамса в 1800 году. Чейз делал только то, что, по его мнению, оправдывало его положение политического авторитета и магистрата.

Поскольку многие люди в 1790-х годах продолжали рассматривать федеральных судей как политических магистратов, первые Конгрессы возложили на них удивительно много несудебных обязанностей, включая проведение переписи населения и работу в комиссиях по сокращению государственного долга. Почти во всех случаях судьи охотно принимали эти административные обязанности. [1027] В 1802 году Гамильтон подвел итог традиционной точке зрения, отметив, что судьи по должности являются хранителями мира и должны делать больше, чем просто выносить решения. Их обязанности были двоякими: «судебными и министерскими», причём министерские обязанности «выполнялись вне суда и часто без его упоминания». [1028]

Почти сразу после назначения Джея председателем суда Вашингтон обратился к нему за дипломатическим советом по поводу кризиса в Нутка-Саунд в 1790 году, и Джей не постеснялся дать его в письменном виде. Ведь он одновременно исполнял обязанности государственного секретаря и председателя Верховного суда, пока ждал возвращения Джефферсона из Франции в 1789 году. Председатель Верховного суда Джей также дал письменный ответ, когда министр финансов Гамильтон попросил его предоставить проект прокламации о нейтралитете в апреле 1793 года. Позже Джей изложил свои идеи относительно американского нейтралитета в обвинении большого жюри, которое было опубликовано в газетах и которое правительство отправило за границу в качестве официального объяснения своей позиции. [1029] Хотя назначение Джея специальным посланником в Британию в 1794 году для предотвращения надвигающейся войны вызвало определенную оппозицию в Сенате, большинство чиновников не видели ничего неуместного в том, что председатель Верховного суда выполняет такую дипломатическую миссию. Позже, в 1799 году, председатель Верховного суда Оливер Эллсворт возглавил миссию, направленную для ведения переговоров о прекращении квазивойны с Францией. Более того, на протяжении всего своего пребывания на посту верховного судьи Эллсворт неоднократно давал советы федералистской администрации по политическим вопросам и даже по вопросам, связанным с уголовным преследованием. [1030]

На самом деле федералисты надеялись, что федеральные суды помогут разрушить лояльность штатов и национализировать общество. Федеральное законодательство по Конституции, в отличие от законодательства Конфедерации, проникало сквозь мембрану суверенитета штатов и действовало непосредственно на индивидов — одна из самых радикальных черт нового национального правительства. Сенатор Уильям Патерсон, впоследствии помощник судьи Верховного суда, сказал во время разработки Закона о судоустройстве в 1789 году, что он ожидает, что федеральные суды «донесут закон» до людей, «до их домов, до их дверей», чтобы «мы думали, чувствовали и действовали как один народ». [1031]

Однако, учитывая сильную лояльность большинства американцев к своим отдельным штатам, такое расширение полномочий федеральных судов должно было происходить осторожно. Верховный судья Джей прекрасно понимал, что «у федеральных судов есть враги среди всех, кто боится их влияния на дела штатов». Таким образом, противоречивые мнения окружных судов, окружные суды в целом и другие проблемы федеральных судов «должны быть исправлены тихо», поскольку, как сказал председатель Верховного суда Джей сенатору от Нью-Йорка Руфусу Кингу в 1793 году, если «все недостатки будут выставлены на всеобщее обозрение в ярких цветах, появится больше врагов, а трудность их исправления возрастет». [1032]