Джефферсон, считая, что американский нейтралитет превращается в «простой английский нейтралитет», был встревожен тем влиянием, которое оказывали труды Гамильтона. [477] «Никто ему не отвечает, — предупреждал он Мэдисона, — и поэтому его доктрину будут принимать за исповедуемую. Ради Бога, мой дорогой сэр, возьмитесь за перо, выберите самые яркие ереси и разбейте его на куски перед лицом общественности. Нет никого другого, кто мог бы и хотел бы войти в списки вместе с ним». [478]

Мэдисон с большой неохотой согласился ответить, не уверенный, что сможет сравниться с секретарем казначейства в знаниях или энергии. По его признанию, эта задача показалась ему «самой неприятной из всех, с которыми я когда-либо сталкивался». [479] И в результате эссе «Гельвидий», опубликованные в августе и сентябре 1793 года, показали его трудности. Мэдисон знал, что ему придётся изложить некоторые сложные детали, но, как и большинство эссеистов 1790-х годов, он полагал, что «никто, кроме умных читателей, не станет вступать в подобную полемику, и для их ума она должна быть в основном приспособлена». Он избегал более серьёзных вопросов, связанных с нейтралитетом Америки, и вместо этого сосредоточился на конституционных ограничениях исполнительной власти, тем самым ещё больше способствуя тому, что стало своеобразной американской тенденцией обсуждать политические вопросы в конституционных терминах — тенденцией, которая имела эффект превращения споров о политике в споры о базовых принципах. В нехарактерно длинном споре Мэдисон пришёл к выводу, что «Пацификус» мог заимствовать свои особые представления об исполнительной власти только из «королевских прерогатив британского правительства». [480] Каждая из двух американских партий теперь однозначно отождествлялась с одной или другой из двух великих воюющих сторон.

ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ В АМЕРИКЕ двадцатидевятилетнего французского посла гражданина Эдмона Шарля Жене ещё больше взбудоражила общественное мнение — его титул стал признаком нового эгалитарного порядка во Франции. Никто не мог быть более неподходящим для его дипломатической миссии. Будучи послом одной из двух самых могущественных наций в мире, Жене был самоуверенным, импульсивным и напористым, практически не понимая американского правительства, с которым ему предстояло иметь дело. Он высадился в Чарльстоне, Южная Каролина, в апреле 1793 года, и во время месячного путешествия на север, в Филадельфию, его везде встречали с теплом и энтузиазмом. Американцы пели «Марсельезу», размахивали французским революционным флагом и передавали друг другу кепки свободы. Некоторые федералисты считали, что Французская революция переносится в Америку. В конце своей жизни Джон Адамс все ещё живо вспоминал бешеную атмосферу «терроризма, возбужденного Жене», которая царила в столице страны поздней весной 1793 года. «Десять тысяч человек на улицах Филадельфии день за днём угрожали вытащить Вашингтона из его дома и совершить революцию в правительстве, или заставить его объявить войну в пользу Французской революции и против Англии». [481]

Жене было поручено заставить американцев признать свои договорные обязательства и разрешить снаряжение французских каперов в американских портах. Он также должен был обратиться к американцам за помощью в завоевании испанских и британских владений в Америке и помочь расширить то, что французское революционное правительство называло «Империей свободы». [482] Находясь в Чарльстоне, он начал организовывать филистерские экспедиции против испанцев на Юго-Западе. Он даже сообщил своему правительству, что планирует «подстрекать канадцев к освобождению от ига Англии». Он убедил французского иммигранта и натуралиста Андре Мишо отказаться от планов сухопутного путешествия к Тихому океану, которые поддерживали Джефферсон и Американское философское общество, и вместо этого помочь родной Франции, объединившись с Джорджем Роджерсом Кларком и Бенджамином Логаном в Кентукки и используя набранных ими солдат для нападения на испанцев в Луизиане. Если бы этот импульсивный французский посол добился своего, Америка вскоре оказалась бы в состоянии войны и с Великобританией, и с Испанией. [483]

Видя себя революционным агентом, выступающим от имени международного дела свободы, Жене воспринял восторженный приём, оказанный ему в Америке, как разрешение пропагандировать Французскую революцию всеми возможными способами; более того, поначалу Джефферсон, похоже, поощрял Жене в его амбициозных планах собрать армию на американской земле, чтобы напасть на испанские владения на Западе и во Флориде. Когда Мишо изменил свои планы, чтобы встретиться с Кларком и кентуккийскими солдатами, Джефферсон более или менее поддержал его, но сообщил Жене, что Мишо должен путешествовать как частное лицо, а не как французский консул, как хотел Жене. Государственный секретарь предупредил Жене, что если Мишо и кентуккийских солдат поймают за тем, что они взяли в руки оружие против дружественной страны, то их могут повесить. «Если не принимать во внимание эту статью», — беспечно сказал он Жене, — «ему все равно, какой мятеж может вспыхнуть в Луизиане». [484]

Генет встречался с некоторыми из зарождающихся демократическо-республиканских обществ и, по слухам, был назначен президентом одного из них. В то же время нахальный молодой посол начал набирать американских моряков, вводить в строй и вооружать американские корабли в качестве каперов и учреждать призовые суды в американских портах — и все это к все большему неудобству государственного секретаря Джефферсона. Генет даже оснастил захваченный в американском порту британский корабль «Маленькая Сара» и, сознательно игнорируя просьбу Вашингтона, отправил его в море в качестве французского капера — «Петит Демократ». Французский посол пригрозил, что в случае протеста правительства обратится непосредственно к народу. [485]

Игнорировать указания Вашингтона не позволять захваченному кораблю отплыть — это одно, а предположить, что он может обратиться к американскому народу через голову президента, — совсем другое. Когда Вашингтон узнал о действиях и планах Генета, он пришёл в ярость. «Неужели посол Французской республики может безнаказанно нарушать акты этого правительства, а затем угрожать исполнительной власти обращением к народу?» — с изумлением спросил президент. «Что должен думать мир о таком поведении и о правительстве Соединенных Штатов, которое подчиняется ему?» [486]

В итоге Генет сам себя подвел. Федералисты, выступавшие против Французской революции, во главе с Гамильтоном, Джоном Джеем и Руфусом Кингом, воспользовались дипломатическими промахами французского посла как для того, чтобы заручиться поддержкой политики нейтралитета правительства, так и для того, чтобы дискредитировать и ослабить республиканскую оппозицию. Распространяя слухи о действиях Жене, федералисты возбудили общественное мнение и сумели превратить дипломатический инцидент в крупную общественную полемику. На собраниях в Нью-Йорке, Нью-Джерси, Делавэре, Мэриленде и Виргинии федералисты выступили с резолюциями, осуждающими Генета и защищающими президента.