В мае 1793 года Джефферсон предложил своё собственное описание федералистов и республиканцев. На стороне федералистов, изобилующей «старыми тори», были «модные круги» в крупных портовых городах, купцы, торгующие на британский капитал, и спекулянты бумагами. На стороне республиканцев, по его словам, были купцы, торгующие собственным капиталом, ирландские купцы, а также «торговцы, механики, фермеры и все остальные возможные категории наших граждан». [442] Описание Джефферсона вряд ли может объяснить степень поддержки простых людей, которой пользовались федералисты в 1790-х годах, но оно позволяет предположить, что республиканцы на Севере стремились к восходящему движению. [443]

Поскольку богатые купцы-федералисты доминировали в прибыльной торговле импортными сухими товарами с Великобританией, менее состоятельные торговцы были вынуждены искать торговых партнеров где только можно — на европейском континенте, в Вест-Индии или в других местах. Когда приезжему купцу Джону Суэнвику из Филадельфии было отказано в доступе как к высшим социальным кругам города, так и к налаженным британским торговым путям, он знал, как отомстить своим мучителям-федералистам. Он нашел процветающие рынки в Китае, Индии, Германии, Франции и некоторых странах Южной Европы и стал активным членом республиканской партии Пенсильвании. Его поражение от ультрафедералиста на выборах в ассамблею Пенсильвании в 1792 году было воспринято как поражение «аристократов» штата и победа средних экспортных торговцев и поднимающихся предпринимателей. Избрание Суэнвика в Конгресс в 1794 году в качестве первого конгрессмена-республиканца от Филадельфии было ещё более ошеломляющим. Его победа убедила Мэдисона в том, что на Севере ситуация меняется в сторону республиканцев. [444]

Даже в Новой Англии, где доминировали федералисты, была своя доля «республиканцев-мерчантов». Многие из них, как, например, Крауниншильды из Салема, нашли свою нишу в торговле с Французской империей и Дальним Востоком и, естественно, возмущались меркантильной элитой федералистов, которая контролировала прибыльную торговлю с Великобританией. [445] В других частях Новой Англии те, чья прибыль зависела от торговли с Францией, а не с Англией, оспаривали контроль федералистов над приморскими городами. Но в 1790-х годах эти претенденты были, как правило, слабы и малочисленны. Например, в 1794 году в Новой Англии существовало только одно сколько-нибудь значимое демократическо-республиканское общество. [446] Федералистское дворянство и меркантильная элита, участвовавшая в британской импортной торговле, доминировали в Новой Англии в такой степени, которая не повторялась в других частях страны, что сделало Новую Англию центром федерализма.

Даже ремесленники в Новой Англии, которые в других местах стали республиканцами, оставались привязанными к делу федералистов. С 1793 по 1807 год интересы и процветание Новой Англии были почти полностью поглощены заморской торговлей. Действительно, инвесторы вкладывали в меркантильные предприятия в пять-шесть раз больше денег, чем в промышленные. Поэтому ремесленники Новой Англии часто оказывались слишком тесно связанными отношениями «покровитель-клиент» с купцами-импортерами, чтобы развить в себе такое же острое чувство собственных интересов, как у ремесленников и мастеров в других частях страны. Поскольку многие из жителей Новой Англии занимались строительством кораблей и морского оборудования, используемого в заморской торговле, они неизбежно стали особенно поддерживать программу Гамильтона и её опору на британскую импортную торговлю. Как следствие, республиканцы обнаружили, что в городских портах Новой Англии им удается привлекать ремесленников и другие средние слои населения в меньшей степени, чем в других местах. В глазах многих людей в 1790-х годах партия федералистов, какой она и была, казалась в основном ограниченной Новой Англией. [447]

За пределами Новой Англии ситуация была иной. В среднеатлантических штатах большинство ремесленников и промышленников стали республиканцами. Такое развитие событий было неожиданным. В начале 1790-х годов казалось очевидным, что большинство ремесленников по всей стране будут твёрдыми сторонниками федералистов. Ведь во время дебатов о Конституции в 1787–1788 годах ремесленники и промышленники по всему континенту были ярыми федералистами. Они горячо поддерживали новую Конституцию и с нетерпением ждали появления сильного национального правительства, которое могло бы взимать тарифы и защищать их от конкурентоспособного британского импорта. Первый тарифный закон Конгресса от 1789 года включил в список товаров, подлежащих защите, пиво, кареты, кордаж, обувь, сахар, табак и табачные изделия. Однако большинство производителей вскоре стали недовольны мерами правительства, считая, что пошлины, взимаемые с иностранного импорта, были слишком низкими и недостаточно защищали их бизнес. Министр финансов Гамильтон, казалось, был больше заинтересован в получении доходов для финансирования федерального долга, чем в предоставлении защиты механикам и производителям. Гамильтон, конечно, предвидел будущее не лучше других основателей; но, не поддержав ремесленников и производителей, которые были начинающими бизнесменами будущего, он совершил свою самую большую политическую ошибку. Она дорого обошлась федералистам.

Федералисты не только отказались взимать высокие защитные тарифы, но и начали облагать продукцию ремесленников прямыми налогами. Когда в 1794 году Гамильтон и администрация Вашингтона прибегли к введению акцизов на американские товары, ремесленники и производители, особенно в среднеатлантических штатах, встревожились. Сначала федеральное правительство обложило налогом нюхательный табак, сахар-рафинад и кареты, подразумевая, что за этим могут последовать акцизы на другие товары. В мае 1794 года в Филадельфии крупные производители табака и сахара организовали акцию протеста сотен ремесленников и торговцев против акцизов. Федеральные акцизы напрямую затронули 15 процентов производителей города, а косвенно — гораздо больше. Представители производителей утверждали, что эти «младенческие отрасли» нуждаются в «заботе правительства», и осуждали акцизы как нереспубликанские. По их мнению, вместо того, чтобы облагать налогом промышленность и новый вид предпринимательской собственности, правительству следовало бы облагать налогом земельные и имущественные богатства.

Но федералисты, сосредоточившись на поддержке устоявшегося дворянства и купцов, занимающихся импортом товаров из-за границы, проигнорировали мольбы ремесленников и торговцев. Несмотря на свой доклад о производстве, Гамильтон считал, что американцы — «и должны быть таковыми в течение многих лет — скорее сельскохозяйственный, чем производственный народ». С ним соглашались и другие федералисты. Богатый торговец из Новой Англии и убежденный федералист Стивен Хиггинсон отвергал все американское производство как «не имеющее никакого значения» и делал все возможное, чтобы задушить попытки ремесленников организоваться. Хотя многие джентльмены-федералисты считали протестующих филадельфийских ремесленников и механиков «низшим классом людей», которые «невежественны, но безобидны», некоторые из фабрикантов на самом деле были очень богаты, их доходы почти равнялись доходам самых богатых джентльменов в городе. [448] В целом, конечно, республиканцы на Севере, как правило, обладали меньшим богатством, чем федералисты; в 1790-х годах кандидаты-республиканцы в Филадельфии, например, обладали примерно половиной среднего богатства кандидатов-федералистов. [449] Но это были не бедняки, и они не были чем-то несущественным.

Таким образом, северных республиканцев поддерживали самые разные социальные интересы — от довольно состоятельных промышленников и предпринимателей до подмастерьев и простых рабочих. В 1790-х годах эти в основном средние слои населения все чаще объединялись в гневной реакции на презрение, с которым к ним относились дворяне-федералисты. Федералисты противостояли каждой попытке северных ремесленников организоваться, чтобы их успех, как выразился один писатель-федералист, «не вызвал аналогичных попыток среди всех других категорий людей, живущих ручным трудом». [450]