Антон сидел между двумя девчонками, поглядывая то на Валю, которая старательно выводила какого-то зайца с рюкзаком, то на Ларису, закрашивавшую тетрадный лист целиком чёрной ручкой. Девочки казались ему одновременно знакомыми и чужими — как тени из прошлого, которых он когда-то знал, но теперь видел под новым углом.

Он вдруг понял, насколько отличается теперь его взгляд на детей. И сам он — не просто ребёнок, а взрослый, оказавшийся среди них.

— Давайте рисовать, кто кем хочет стать, когда вырастет! — предложил Антон, вдохновлённо.

— Я актрисой! — немедленно выпалила Лариса и с грацией взмахнула рукой, будто выступала на сцене.

— А я… не знаю, — Валя пожала плечами. — Наверно, учителем.

— А ты, Антошка? — спросила Лариса, вдруг посмотрев на него пристально. — Тоже хочешь кем-то стать?

Он на секунду замер. Ответ всплыл сам собой, почти без обдумывания:

— Я хочу стать человеком, который умеет менять мир. Пусть даже понемногу.

Девчата переглянулись и как по команде фыркнули разумеется не поняв смысла его слов. Антон рассмеялся вместе с ними и добавил:

— На самом деле хочу стать водителем, как мой папа и дедушка.

Лариса закатила глаза, но Валя кивнула, будто поняла его.

Застолье затянулось допоздна. Антон раза три бегал в туалет каждый раз с интересом рассматривая пёструю компанию гостей за столом. В один из таких походов он случайно поймал один момент, один из гостей пришёл с фотоаппаратом “Зенит” и как раз расчехлил его и окликнул отца какой держа между пальцев сигарету о чём-то говорил и когда его окликнули обернулся и его сфотографировали. Антон хорошо помнил этот снимок в фотоальбоме, удивлённое лицо отца за праздничным столом, на фоне знаменитой картины обнажённой девушки на куске чёрного холста . Следующим кадром сфотографировали и его, мама очень просила, сказала что хочет иметь фотографию сына. Он про себя тихо прифигел, выходит всё случается именно тогда, когда должно случиться. Даже такая мелочь, как фото.

Когда все гости наконец разошлись и он лёг спать, уже сквозь дрёму услышал, как на балкон зашла мама, присела на край кровати и погладила его по голове.

— Антон, — шепнула мама. — Ты спишь?

— Нет, — откликнулся он.

— Ты сегодня был молодец, — сказала она. — С девочками хорошо ладил. Я заметила.

Он промолчал. Он чувствовал, что этот разговор важен, что он не просто дежурное замечание.

— Знаешь, — продолжила мама, — мне всегда казалось, что ты какой-то… не такой, как другие. Задумчивый. Как будто всё время что-то ищешь.

— А ты? — неожиданно спросил он. — Ты чего искала, когда была маленькой?

Мама удивлённо подняла брови. Потом пожала плечами:

— Хотела быть библиотекарем. Сидеть среди книг, читать, мечтать. Но жизнь… ну, сама знаешь, как бывает.

Она погладила его по голове.

— Спи, — сказала мягко.

Когда она вышла, Антон долго лежал, глядя в потолок. Мечты. Тепло маминой руки на лбу. Свет фонаря за окном. Всё смешалось в тихий, щемящий коктейль воспоминаний и надежды.

На следующий день небо было затянуто серыми тучами, и дождь моросил почти незаметно, оставляя на асфальте тусклые разводы. Осень постепенно вступала в свои права — не яркая, а приглушённая, задумчивая. Именно такая, как настроение у Антона.

В голове крутились слова мамы. “Хотела быть библиотекарем… мечтать…”

Антон смотрел в окно на медленно качающиеся мокрые ветви берёзы и думал о том, как много у взрослых похороненных мечт. Не громких, как уличные лозунги, а тихих, почти шёпотом произнесённых в детстве.

А ведь он тоже когда-то сдался. В будущем. Просто позволил себе плыть по течению — с работой, которая не радует, отношениями, в которых давно угасло тепло.

А теперь, получив этот странный, почти мистический шанс, он вдруг начал ощущать: изменить всё — не значит сломать и построить заново. Иногда изменить — это просто увидеть иначе. Принять. Или простить.

После школы он снова заглянул в туалет — не по нужде, а по привычке. Открыл Тетрадь Перемен и дописал ещё одну строчку:

10. Не менять всё. Найти, что стоит сохранить.

Он смотрел на эти слова долго. Дольше, чем на все предыдущие. И впервые почувствовал: не он один здесь что-то решает. Есть у времени своя плоть. Своя логика.

Вечером, перебирая старые фотоальбомы, он наткнулся на снимок, который видел в живую совсем недавно — отец с сигаретой, врасплох пойманный взгляд, картина на заднем плане. Щелчок памяти — точный, кристальный.

Он провёл пальцем по чёрно-белому изображению и вдруг заметил — впервые — как молоды здесь все. Улыбки не затёрты временем. И даже мама на фото смеётся, а не вздыхает устало, как в его взрослой памяти.

Всё казалось одновременно простым и непостижимым.

Он пролистал дальше. Вот он сам, восьмилетний, в свитере с оленем, перед новогодней ёлкой. И внезапно — неуловимая дрожь внутри. Что-то в этом фото было не так.

Нет, он помнил этот день. Но помнил его иначе.

На снимке была старая мягкая игрушка — медвежонок с порванным ухом, которого он точно потерял раньше. А на полу валялась книжка, которую, как ему казалось, он прочитал только в шестом классе.