Я начал ползать, как зверь, пытаясь зарыться под ветки.

Машина приближалась.

Всё ещё отвернувшись от дороги, я зарылся в ледяной снег и ждал, прислушиваясь, как он надвигается на меня. Коробка передач работала на пониженной передаче, что предполагало полный привод.

Наконец, он выровнялся со мной, и его колёса с хрустом въехали в свежий снег на обочине, когда его свернули с траектории. Не колеблясь, он продолжил движение.

Я медленно поднялся на колени, закрыв правый глаз: по крайней мере, так я сохраню половину своего ночного зрения. В воздухе витал запах дизеля. Подъездная дорожка находилась примерно в пятнадцати-двадцати футах от меня, и это был, безусловно, внедорожник, но я не мог разобрать, какой марки и сколько машин внутри. Всё, что я видел, – это огромный шар белого света спереди и красный сзади, медленно движущиеся по туннелю из деревьев, за которым следовало облако дизельных паров.

Я смотрел и слушал, как гаснет свет. Должно быть, они достигли верхней точки трассы, потому что я услышал нарастание оборотов и смену передаточных чисел трансмиссии, а затем шум полностью исчез.

Ползая на четвереньках, чтобы не задеть ветки, я добрался до места падения, встал, выставил одну ногу вперёд и снова перемахнул через насыпь. Правая голень больно ударилась о центральную кочку, и сочетание камней и твёрдого льда сделало своё дело. Я лежал на спине в одной из колеи, держась за голень, покачиваясь, терпя боль и думая о деньгах.

Посочувствовав себе минуту, я встал и проверил, не тронут ли снег на обочине трассы. Прыжок был олимпийским, но боль того стоила. Я был весь в снегу, как плохой лыжник. Отряхнувшись как можно сильнее, я поправил шапку и продолжил спуск по трассе, уже немного прихрамывая.

Примерно через полмили моё ночное зрение полностью вернулось. Кроме того, я начал слышать низкий, непрерывный гул, похожий на шум генератора.

Больше всего меня всё это время волновало: сколько штыков? Сколько из них будут сражаться, если меня скомпрометируют и я не смогу убежать? Если в доме, скажем, четверо, двое из них могли быть персонажами типа Тома, которые годами играли в Quake, но никогда не держали в руках оружие, а двое других могли быть бандитами, которые играли и готовы были на это.

Это были штыки, как мужские, так и женские. Этот термин появился ещё в Первой мировой войне, когда нужно было беспокоиться не о всем батальоне противника в 1200 человек, а о 800 бойцах. Остальные 400 поваров и мойщиков бутылок не имели значения. Я не знал, сколько мне предстоит сражаться, и Лив не могла мне сказать. Это было довольно тревожно. Прийти домой и обнаружить, что в гостиной проходит съезд «Худс '% Us», – это не сулило хорошего дня.

Дорога плавно спускалась, и я приблизился к источнику шума. Он стал довольно ощутимым: если бы у них работало много техники, им требовалось бы больше тока, чем давала местная подстанция. Чтобы проверить, подключены ли они к электросети, я попытался посмотреть вверх на линии электропередач, но было слишком темно, чтобы что-либо разглядеть.

Трасса начала изгибаться. Когда я свернул за плавный правый поворот, земля по обе стороны от меня начала расширяться. Лес здесь был уже не так близко к трассе. Я увидел два тусклых огонька прямо перед собой, примерно в ста ярдах.

Теперь, когда я оказался на одной линии с домом, гул генератора стал ещё громче, его доносили до меня деревья. Обхватив запястье ладонью, я включил подсветку на Baby G. Было чуть больше 4:45.

Двигаясь вперёд, всё ещё не сбившись с пути, я продолжал искать места, куда можно было бы присесть, если бы машина вернулась или случилась какая-нибудь другая неприятность – например, наткнуться на Малискию во время такой же вылазки. Меня немного бесило, что это был единственный доступный мне маршрут, но любой другой оставил бы след.

Каждые пять-шесть шагов я останавливался, оглядывался и прислушивался.

Деревья остановились примерно в пятнадцати футах от забора, который я теперь ясно видел перед собой, оставляя пустое пространство слева и справа от тропы, покрытое снегом глубиной около двух-трёх футов. Прямо передо мной были большие двойные ворота. Держась колее, я подъехал ближе. Они были сделаны из того же материала, что и забор: ромбовидной решётки, спрессованной из стальных листов толщиной в четверть дюйма; такие можно увидеть в витринах винных магазинов или в защищённых киосках круглосуточных магазинов.

Через оба ворот проходила толстая цепь, запертая на тяжелый стальной замок с высокой степенью секретности — его было очень трудно расшифровать и снова застегнуть; этот замок не из тех, что просто защелкиваются.

Лежа на колее, я чувствовал твёрдость льда под собой и знал, что холод начнёт атаковать меня задолго до того, как это сделают малискии. Сейчас я не беспокоился ни о них, ни об игроках в доме. К чёрту их. В такой короткий срок не было другого способа разведать это место.

Забор выглядел высотой около сорока пяти футов и состоял, наверное, из трёх секций решётки, скреплённых болтами и поддерживаемых стальными столбами диаметром около фута. Дом находился за забором, примерно в сорока ярдах. Рождественских украшений в этом доме не было, только две гирлянды. Одна из них светила из витражной панели, которую я принял за верхнюю половину двери, установленной на веранде. Другая – из окна левее.

Я не мог разглядеть много деталей, но дом казался довольно большим и старым. Справа, вдали, возвышалась башня в стиле шато, с русской главкой в форме луковицы, силуэт которой я едва различал на фоне ночного неба. Я вспомнил, как Лив по дороге в Хельсинки говорила, что русские контролировали Финляндию до тех пор, пока Ленин не дал ей независимость в 1920 году.

Старое резко контрастировало с современным: слева от дома стояли пять спутниковых антенн, массивные, не менее трёх метров в диаметре, врытые в землю, словно американец поставил бы их во двор в начале восьмидесятых, такие, которые ловили 500 каналов и сообщали ему погоду в Монголии, но не могли передавать местные новости. Это была настоящая маленькая штаб-квартира Microsoft. Я отчётливо видел их тёмные сетчатые антенны, смотрящие вверх, каждая в разном направлении или на разной высоте, и все они выглядели так, будто снег с основания сгребли и соскребли.