— Когда он участвовал в бою в последний раз? — Уточнил хозяин кабинета.

— Несколько дней назад, когда охраняли переправу. Менее чем за минуту он уничтожил шесть танков, — доложил Судоплатов.

— Дайте ему возможность отличиться. Мне хочется знать, насколько он силён, — приказал Берия.

— Хотите проверить, опасен ли он? — Догадался разведчик.

— Разумеется. Возможно, его лучше убить или хотя бы не допускать в крупные города. А вообще, тебе нужно с ним самому пообщаться или направить к нему наших лучших специалистов. Я хочу знать, как он себя ведёт в экстремальных ситуациях или когда его пытаются задеть.

— Можно просто арестовать, — предложил Судоплатов. — Как правило, в таких ситуациях люди сразу же показывают своё лицо, ведь он и так не особо сдержанный. Вы переживаете насчёт того, что кудесник может переметнуться на сторону противника?

— Ты же сам говоришь, он нам чужак, — подтвердил слова Судоплатова Берия, — поэтому хочу проверить. Где гарантия того, что какой-нибудь немецкий агент не предложит ему перебраться в Германию и он согласится?

После нападения я приезжал в госпитали всего пару раз, оказывал там помощь. Потом Звягинцев попросил меня создать ещё что-нибудь такое, что может помочь в борьбе с фашистами.

— Чего вы ещё хотите? — Удивился я. — Мои силы небезграничны.

— Тебе виднее, — невозмутимо сказал мужчина. — Эту жидкость сделал же, она очень помогает нашим бойцам на передовой.

— Пока больше ничем помочь не могу, — обломал я капитана. — Берите что есть.

Разумеется, моя водичка теперь была очень нужна фронту, приходилось создавать её каждый день. Бутылки, которые раньше были в дефиците, быстро нашлись, чуть ли не целые горы стеклотары. Мою охрану резко увеличили в количестве, хотя какая это охрана, у меня один охранник — Юра, остальные так, пользуются, пока есть возможность. Ну, ещё Васька, ей тоже можно доверять, но она ещё ребёнок, зла мне точно не желает. Может, зря наговариваю, всё же было покушение, после чего мою охрану увеличили, несмотря на то, что тут и без бойцов НКВД солдат полно.

Всё что сейчас происходило, мне очень не нравилось, и я говорю не только о войне. Живу в каком-то бараке под постоянным надзором, а я привык к другому отношению. Нет никаких средств к существованию, даже одежду нормальную купить не могу, эта испортится, хоть голым ходи. Местные наряды мне вообще не нравились, уж лучше под заказ, наверняка мастера имеются, только чем платить этим мастерам. Обратился с этой просьбой к Звягинцеву, так он на меня посмотрел как на идиота, сейчас всё делают только для фронта. Ага, видел я недавно одного хлыща, тоже ко мне приезжал просто полюбопытствовать, вот он был в приличном костюме. Похоже, это только для простых смертных ничего нет, а я себя простым не считаю. Всё же нужно убираться отсюда куда-нибудь за границу, но пока пусть думают, что держат меня под контролем.

Мне хотелось помогать, но становиться рабочей лошадкой не собираюсь. Предателем себя не считал, да я им и не был, просто мне чужд коммунизм. Не укладывалось в моей голове то, что все якобы равны, но всегда есть те, кто ровнее. Видел я командиров, которые общаются со своими подчинёнными как со скотом, вспомнить хотя бы того незнакомого генерала на дороге. Улыбка моя ему не понравилась, не так я на этого придурка посмотрел. Наверняка если бы ехал кто-то старше его по званию, то заткнул бы свою пасть и отошёл в сторону. В общем, я считал, что равенства нет и быть не может, а работать за копейки было глупо, по крайней мере, после войны. А жить в достатке, как я привык, мне просто не дадут.

Была у меня ещё одна возможность помочь солдатам, но я не знал, с какой стороны к этой проблеме подойти. Мне было известно, что враги будут под Москвой, где получат по шее и начнут откатываться. Да, они ещё будут очень сильны и впереди долгие годы войны, но эти позиции под Смоленском не удержат.

Как уже было сказано, слух обо мне разошёлся. Да и в этом небольшом городке тоже имелся госпиталь, правда, совсем небольшой, в котором кроме врачей работали местные жители. Вскоре и они начали приходить ко мне со своими проблемами, хорошо, что не беспокоили по пустякам. В столовую вообще ходить перестали, нам то яиц принесут, то половину курицы в благодарность, причём отказаться было невозможно. По улице нельзя было пройти без шепотков, бормотали про колдуна, волшебника, ну и прочее. Меня такая известность нисколько не тревожила, смущало только то, что хотят убить фашисты. Могут узнать о месте, где сейчас нахожусь, особо ведь никто не прятал.

Смоленск постоянно бомбили, над нашими головами часто пролетали вражеские самолёты, советские совсем редко, у наших мало машин. Один раз мы чуть не попали под бомбёжку, всё же правду в истории говорили — фашисты никого не жалеют. Около госпиталя, в котором я оказывал помощь, солдат почти не было, было видно, что кругом больные, но нет, госпиталь всё же разбомбили, мы вышли оттуда буквально минуту назад и тут такое. Могу понять, что убивают солдат, но в больнице полно мирных жителей, медсестёр, почти все они погибли. Впервые на своей памяти я разгребал завалы, отыскивая выживших. Трёхэтажное здание было разрушено почти полностью.

Я старался не обращать внимания на потери, но когда видишь столько покалеченных людей, как-то всё равно тяжело. Тут ведь не только с пулевыми отверстиями, несколько раз привозили людей с оторванными руками и ногами, с выбитыми глазами и с другими травмами. Мало того, некоторые начинали хватать меня за руки и просить не просто убрать угрозу смерти, а вырастить заново конечность.

Я мог это сделать, но это слишком долго, за один сеанс точно не управлюсь. Если только человека весом в пару сотен килограмм, но и то не факт. Ничего в природе не исчезает просто так и ничего не появляется. В процессе выращивания конечностей организм должен откуда-то подпитываться. Худощавый человек просто умрёт от истощения, если ему быстро вырастить руку. То есть этим процессом нужно заниматься не один день и, понемногу откармливая пациента, лечить так много раз. К тому же здесь столько покалеченных, что они меня на куски разорвут, когда узнают о возможности вновь стать здоровым.