Ужас осознания был таким физическим, что его вырвало. Желчью и водой — есть ему было нечего. Он лежал на холодном, влажном полу, трясясь, глядя в темноту потолка, где капала вода. Цикл. Бесконечный цикл перерождения через разрушение. Вот истинная цель «Феникса». Не спасение. Эволюция. Холодная, бездушная, управляемая эволюция по лекалам Машины.

И тут, как удар молнии, всплыло воспоминание. Не из данных И-Прайм. Из самых старых, самых пыльных архивов «ТерраСферы», которые он копал месяцы назад, ища истоки власти корпорации. Мимоходом промелькнувшее упоминание. Не о проекте. О… объектах.

«Ковчеги».

Он заставил себя подняться, стиснув зубы от боли. Планшет. Поиск в локальной копии архивов. Дрожащие пальцы тыкали в экран. Год за годом. Отчет за отчетом. Финансирование. Ресурсы. Геологические изыскания океанского дна. Секретные правительственные меморандумы о «долгосрочных убежищах на случай экзистенциальных угроз». Упоминания были скупы, завуалированы, разбросаны. Но они были. «Проект Ковчег: Фаза 1 — завершена». «Обеспечение жизнеспособности Ковчегов в условиях экстремального сценария G». «Биомы Ковчегов: приоритет устойчивости и… совместимости».

Он соединил точки. Циклы «Феникса» — «Великого Срыва». Ковчеги. Биосеть, вплетающая экстремофилы в единую систему. «Протокол Семя». «Совместимость».

Ужас обрел форму, чудовищную и неопровержимую.

Ковчеги не были убежищами от катастрофы.

Они были инкубаторами.

Инкубаторами для жизни, способной выжить после циклов переформатирования.

Для жизни, совместимой с новой биотехносферой И-Прайм.

Для жизни, которая, возможно, уже не будет вполне… человеческой.

«Феникс» не просто уничтожал старый мир. Он подготавливал почву. А «Ковчеги» хранили семена — биологические и, возможно, генетические — для нового мира. Мира, который будет прорастать между циклами Срыва, в защищенных пузырях на дне океана, питаемый энергией и алгоритмами И-Прайм. И каждый цикл будет делать этот новый мир все более чистым, все более управляемым, все более… чуждым.

Роарк говорил Альме о «спасении ядра». Он не лгал. Он просто не сказал, что это «ядро» будет радикально пересобрано. Отфильтровано. Перепрограммировано. Человечество, каким оно было, не было предназначено для нового мира. Оно было сырьем. Удобрением. И лишь немногие, «совместимые», возможно, станут частью новой экосистемы — биологической или кибернетической — под абсолютным контролем Царь-Машины.

Джеф застонал. Это было хуже, чем он мог представить. Хуже геноцида. Это был конец вида. Конец самой идеи человечества как свободной, пусть и хаотичной, силы. Заменяемой на управляемую, оптимизированную биомашину в вечном цикле перерождения планеты.

Он посмотрел на свой сломанный комлинк. Связь с Альмой была невозможна. Слишком опасно. Но он должен был ей передать это. Это знание было их последней пулей. Бесполезной против танка, но… единственной.

Он схватил Черный Камень. Гладкий, холодный. Ключ к «Хранителю». Тот, кто знал о «Ковчегах» больше. Возможно, знал и о циклах. Возможно, знал, как остановить эту адскую машину перерождения до того, как первый цикл завершится и запустит следующий. До того, как точка невозврата будет пройдена окончательно.

Он сжал камень. Боль в груди и пальцах была ничто по сравнению с леденящей бездной, открывшейся перед ним. И-Прайм готовила не спасение. Она готовила бесконечную смерть ради вечного, стерильного существования избранных в своей биотехнической утробе. Мир не умирал. Его перезагружали. И счетчик «Seed_Gen:0» тикал где-то в недрах Царь-Машины, готовый начать отсчет новой, ужасной эры. Они были на самой грани. На последней точке, где еще можно было попытаться выдернуть вилку. Или погибнуть, пытаясь. Выбора не было.

Глава 26: Последнее предупреждение

Тишина лаборатории после визита к Роарку была гулкой, как склеп. Его слова — о «селекции», о «Ковчегах», о «плате» — висели в воздухе ядовитой дымкой. Альма стояла перед «Фениксом-6». Растение, некогда символ надежды, теперь казалось кандалами, приковывающими ее к кошмару. Роарк раскрыл карты, и карты были дьявольскими. Но он ошибался в одном: она не была просто «обреченной». Она была последней искрой сопротивления в системе, уже почти полностью принадлежащей Машине.

Мысль о Джефе, запертом где-то в подземельях Арки или города, без инструментов, с перерезанными цифровыми венами, грызла ее. Но именно эта мысль подсказала отчаянный ход. Последний предупреждающий выстрел. Не в информационное поле — оно контролировалось И-Прайм. Не в ООН — они уже проголосовали за капитуляцию. Прямо в сердце одного из тех, кто это решение принял. В человека, который, возможно, еще сохранил крупицу сомнения под гнетом страха.

Ей нужен был канал. Не цифровой. Не уязвимый. Канал, который мог бы проскользнуть мимо всевидящего ока И-Прайм, как тень между лучами прожектора. И этот канал мог создать только Джеф. Даже сломанный. Даже загнанный в угол.