Новая книга Пастернака состоит собственно из двух поэм — Девятьсот Пятый Год, и Лейтенант Шмидт, крьая написана вся в одном размере (четырехстишия лятистоп-:ых анапестов, типографски, однако, стихи разбиты на мелкие (нтонационные колонны). Одна состоит из шести эпизодов: )тцы — ночь предшествующая рассвету пятого года; Дет-тво,- январь-февраль 1905 года, Гапон и Ка;яев; Мужики фабричные; Морской мятеж, Студенты (похороны Баумана) и Москва в Декабре. Стихийное, мореподобное

д. пвятополк-мирскиК

движение истории здесь господствует, в величественном однообразии ритма и из отдельных частей особенно прекрасна первая Отцы, с ее острым историзмом и чувством преемства.

Но положенным слогом

писались и нынче доклады,

И в неведеньи без

за Невою пролетка гремит.

А сентябрьская ночь

задыхается

тайною клада,

И Степану Халтурину

спать не дает — динамит.

(Характерно для Пастернака это удивительное умение использовать собственное имя).

Эта ночь простоит в забытьи до времен Порт-Артура...

А немного спустя,

и светя, точно бпудному сыну,

Чтобы шеи себе

этот день не сломал на шоссе,

Выйдут с пампами в ночь

и с небес будут бить ему в спину

Фонари корпусов

сквозь туман.

полоса к полосе.

Какое изумительное овладение историей в этой последи* метонимии — «фонари корпусов».

Но кончается Пятый год поражением фабричных: Было утро. Простор

открывался бежавшим героя::. Пресня стлалась пластом, и как смятый грозой березняк. Роем бабьих платков мыла выступы конного строя

•1905 ГОД» БОРИСА ПАСТЕРНАКА

И сдавала

смирителям

браунинги на простынях.

В ЛейтенантеШмидте нет величественного движения первых частей. В нем пересечение планов и энергий напоминающих Воздушные Пути (тоже о Севастополе). История кристализуется вокруг личности Шмидта, но он взят в совсем не героическом ключе. Его письма, его личная драма выделяются из густого космического варева Событий с какой-то нарочитой худобой и тщедушием. Взятые в отдельности эти письма кажутся странно слабыми, — только на фоне целого самая эта слабость получает свой смысл. Шмидт не более как буер в бурю. За ним стоит коллективный герой —

Верста матросских подбородков.

А за матросами — море и история. Но мотив безнадежной преждевременности господствует:

Над крейсером взвился сигнал:

КОМАНДУЮ ФЛОТОМ. ШМИДТ.

Он вырвался, как вздох

Со дна души рядна,

И не его вина,

Что не пред-остерег

Своих, и их застиг врасплох,

И рвется, в поисках эпох,

В иные времена.

Он вскинут, как магнит

На нитке, и на миг

Щетинит целый лес вестей

В осиннике снастей...

Но иссякает ток подков

И облетает лес флажков,

И по веревке как зверек

Спускается кумач.

А зверь, ползущий на флагшток.

Ужасен, как немой толмач,

И флаг Андреевский — томящ.

Как рок.

1::П( 1|;-МИРСКН('|

Пафос поражения проникает с особенной силой последнюю, третью, часть Шмидта. Этим она так тесно сливается со старой, элегической традицией гражданской поэзии. В Шмидте умирает старая, иктелигентская, народовольческая] Рево.юция. Сцены суда поразительны. Они насыщены томящий лиризмом, не менее действенным, хотя и согершенно ин лиризм Болезни или Разрыва. Это самые места всей книги:

Версты обвинительного акта.

Шапку в зубы, только не рыдать!

Недра шахт вдоль нерчинского тракта.

Каторга, какая благодать!

Только что и думать о соблазне.

Шапку в зубы, — да минуй озноб!

Мысль о казни — топи непро; азней:

С лавки с'едешь, с головой увязнешь,

Двинешься чтоб вырваться, и — хлоп.

Тормошат, повертывают навзничь,

Отливают, волокут, как сноп.

В перерывах — таска на гауптвахту Плотной кучей в полузабытьи. Ружья, лужи, вязкий шаг без такта, Пики, гики, крики: осади!

Час спустя опять назад с гауптвахты

Той же кучей в сорок три шеи

К папкам обвинительного акта

В смертный шелест сто второй статьи.

Лейтенантом Шмидтом Пастернак. ?еликий ре-| волюционер и преобразователь Русской поэзии погора ко всей старой традиции русской жертвенной рег олюционносЯ и дает ей то творческое «аьершение, которой она сама в силах была дать. Традиция одиноких, единственная живи в Пастернаке-лирике, традиция Тютчева, Фета, Ан. сливается с традицией не нашедшей слова общественности (поа 1 некрасовской). Все узлы до-реьолюционной русской традиция сошлись теперь в поэте, который исходная точка всех будуп Щ русских традиций.